Саша Чекалин - Василий Смирнов Страница 25

Он видел — сыновья без него и так изрядно потрудились.

Зимой уехала мать в Москву.

— Через неделю вернусь, не раньше, — сказала она ребятам, провожавшим ее на станцию.

Долго тянулась эта неделя. Ребята часто подходили к календарю на стене, загибали листки, гадали, в какой день вернется мать.

— В субботу, — утверждал Витюшка.

— Вряд ли… — сомневался Саша. — В субботу она только выедет из Москвы.

Разглядывая календарь, они мысленно представляли себе, где сейчас мать, что она делает в Москве. Без матери было скучно, особенно теперь, в долгие зимние вечера.

Наконец подошла давно ожидаемая суббота. Вернувшись из школы, Саша и Витюшка принялись за уборку. Начали с самого ответственного дела — мытья пола.

— Много воды-то не лей, — предупреждал Саша Витюшку. — Три больше тряпкой…

Витюшка на коленях старательно трет пол. Но сегодня он то и дело задумывается и начинает шлепать мокрой тряпкой по одному и тому же месту.

— Как думаешь, что мать привезет нам из Москвы?

— Что-нибудь привезет, — отвечает Саша. Он знает: мать никогда не возвращается домой без подарков.

Мытье пола на этот раз затянулось. Все время отрывали от дела. Сначала пришел Серега.

— Задачка не решается, — озабоченно сообщил он на пороге. — Бросил. Ну ее к шуту!

— У нас вот сложнее задачка, и то решаем, — говорит Саша, махая перед носом Сереги мокрой тряпкой. — Приходи попозже, вечером, вместе тогда и решим.

Только выпроводили Серегу — в избу заглянул Ваня Колобков.

— Что это вы налили воды? — спросил он, словно не видел, каким делом заняты ребята. — Не приехала еще Самойловна?

Потом зашла мельничиха и вслед за ней дед Пупырь. Не разобравшись, что происходит, он прошлепал прямо на чисто вымытую половину, оставляя огромными подшитыми валенками жирные, грязные следы.

— Кхе… кхе… — кряхтел он, подслеповато щурясь. «Вот еще приперся», — сердито подумал Саша. Пупырю тоже зачем-то понадобился председатель сельсовета. И так как дед Пупырь все еще топтался на месте, не уходил, Саша спросил его про Мартика. Пупырь в эту зиму работал на скотном дворе.

— Суров очень нравом-то… — заговорил Пупырь, явно обрадовавшись случаю посудачить. — Рожищи отрастил… глазищи огневые. Сущий черт! Намедни собрался я за тобой приходить. Никак не загонишь во двор…

Хотелось еще поговорить о Мартике, но было уже поздно. Выпроводив деда Пупыря, ребята снова принялись за пол. Но тут за окном заскрипели сани, фыркнула лошадь, и сразу же тревожно залаял Тенор.

В сенях снова затрещали половицы.

— Кого-то еще нечистая сила принесла… — громко проворчал Саша.

На пороге в клубах пара появился высокий, худощавый, темноволосый человек в черной шубе и валенках. Саша узнал секретаря райкома партии Калашникова.

Вслед за Калашниковым вошел в избу сероглазый, по-военному подтянутый парень в шинели, в шлеме-буденовке.

— Нечистая сила, говоришь? — Калашников усмехнулся. — Разве она существует? — Но, разглядев, чем занимались ребята, он не стал допытываться насчет нечистой силы и, обернувшись к своему спутнику, досадливо махнул рукавицей: — Надежда Самойловна в Москве на совещании, как это я запамятовал!

— Да, в Москве, — подтвердил Витюшка, выскочив вперед, и сразу же смутился и спрятался за брата.

Погревшись минут пять, приезжие ушли.

Саша уже потом сообразил, что надо было бы гостей пригласить остаться, поставить самовар — так всегда поступала мать, отличавшаяся хлебосольством. Приезжие из района часто останавливались у них в доме.

— Ты знаешь, кто это был второй, в шинели? Я только сейчас его припомнил, — сказал Саша Витюшке. — Андреев. Новый секретарь райкома комсомола. Помнишь, мы его видели на общерайонном слете?

Скоро на чисто вымытом полу лежали половики.

Под шестком белела охапка дров. Кадка в сенях были наполнена водой. Поросенок только тихо похрюкивал, накормленный досыта. Корова молчала, тяжело отдуваясь, пережевывая жвачку. Куры и гуси на дворе тоже вели себя спокойно.

— Вот теперь порядочек. — Саша с удовлетворением оглянулся вокруг.

Выскочив на крыльцо, Саша и Витюшка ждут. В сумерках вечера белеют крутые снежные сугробы. Вдали, на железнодорожной станции, светится красный глаз семафора. Пассажирский поезд уже прошел, а матери все нет…

Надежда Самойловна вернулась из Москвы на следующей неделе. Привезла сыновьям книги, цветные карандаши, краски с кисточкой.

Весь вечер она рассказывала, как проходило в Москве совещание женщин — председателей сельсоветов, как волновалась она во время выступления.

— С Михаилом Ивановичем я сидела рядом. Вот так, как с вами сижу. Он сказал мне: «Работаете вы неплохо. Слушал я ваше выступление. А вот что кашляете — это скверно…» Говорю: «Здоровье пошатнулось, Михайло Иванович. Но ничего, пройдет». — «Подлечиться, — говорит, — надо. Отправим вас в санаторий…» Спрашивал, большая ли у меня семья. А когда узнал, что ращу двух сыновей-пионеров, похвалил. Спрашивал, как вас зовут, сколько каждому лет, хорошо ли учитесь в школе…

— Спрашивал? — удивлялся Саша, присев на краешек стула и мысленно представляя себе, как мать разговаривает с Калининым.

— А ты рассказала про нашу Галю, про нашего Мартика? — допытывался Витюшка.

— Все рассказала, — с улыбкой говорила Надежда Самойловна, расхаживая по избе. — Все… Он теперь вас, сыночки мои, хорошо знает.

— И про Громилу и Тенора рассказала? — не унимался Витюшка.

— Ну как же. — Мать улыбалась, глаза у нее блестели.

Вскоре в сельсовет на имя Надежды Самойловны пришло письмо в конверте со штампом Центрального Исполнительного Комитета.

В письме сообщалось, что по распоряжению М. И. Калинина Надежде Самойловне предоставляется для лечения двухмесячная путевка в один из лучших санаториев страны.

Циковский бланк, на котором был напечатан текст письма, долго ходил по рукам, все читали и удивлялись. «Калинин письмо нам прислал», — хвалился Саша на улице ребятам.

— Вот управлюсь с делами — и в путь, — говорила Надежда Самойловна. — Путевкой обеспечена. На любой месяц выпишут.

Но дни проходили в заботах и в работе. Саша видел мать и у общественных амбаров, где было ссыпано зерно, и в избе-читальне на лекции, и в школе на родительском собрании. По-прежнему она активно участвовала в хоре и в драмкружке.

Саша любил заглядывать к матери в сельсовет. Здесь постоянно толпился народ. Приходили за справками, с жалобами и просто так — посоветоваться, поговорить.

Надежда Самойловна сидела за широким столом, покрытым кумачовой скатертью. Здесь она выглядела совсем другим человеком. Было в ней что-то новое, незнакомое Саше. Голос ее звучал строго, начальственно, и называли ее все по имени и отчеству.