Русские эсэсовцы - Иван Ковтун Страница 27

К сожалению, нет точных сведений, каким тиражом выпустили брошюру. По-видимому, тираж был внушительным (не менее ста тысяч экземпляров). Изначально памфлет предназначался для военнослужащих войск СС, воюющих в Советском Союзе, то есть для ограниченной аудитории. Только в середине 1942 года тираж «Унтерменша» допечатали, а его читателями стали не только члены «Черного ордена», но граждане Рейха.

Основным композиционным приемом брошюры является противопоставление (лица настоящих европейцев — лица индивидов «низших рас»; молодежь Европы — забитые советские юноши и девушки; старики Европы — нищие люди преклонного возраста; крестьянские дворы — унылые колхозы; красивые дома Европы — жалкие лачуги; высокая культура — «дегенеративное искусство»; христианство — богоборчество).

Из 50 страниц памфлета только 10 не содержат «текстового и визуального дуализма». Но это было сделано с тем, чтобы усилить образный ряд, связанный, прежде всего, с преступлениями НКВД (в тексте — ГПУ), голодомором и другими злодеяниями сталинизма.

Перед глазами читателя встают портреты «еврейских комиссаров», евреев из гетто (в Генерал-губернаторстве), государственных деятелей (Черчилля, Рузвельта, Ла Гуардия, Сталина), поддерживавших, по мнению нацистов, политику еврейской мировой экспансии. Между ними, как убеждает памфлет, нет никакой разницы: «Все они — подельники и члены одной преступной шайки» [186]. Всем этим «унтерменшам» противостоят европейцы, начиная от простых людей (молодого итальянца, испанского рыбака, голландского моряка) и заканчивая военными (офицерами вермахта, СС, люфтваффе и кригсмарине). Они — защитники всего «доброго и хорошего, что есть на этом свете» [187].

К слову сказать, авторы брошюры положительно отзываются о славянах, в частности — о болгарских крестьянах. Далее, где идет сравнение бытовых условий, в которых живут европейцы и граждане СССР, с похвалой говорится о словацкой молодежи [188]. Наряду с этим памфлет пробуждает в читателях чувство жалости, особенно когда приводятся снимки, где запечатлены голодные, умирающие русские дети. Для усиления чувственного эффекта используются словосочетания «несчастное существо», «бедное маленькое создание», «малыши посреди ужаса» и т. д. Таким образом, пропагандисты вызывают ощущение сопереживания («даже столетия не в силах осушить это море выплаканных детских слез» [189]).

Материалистический подход к жизни, установленный в СССР, давал немало поводов для немецкой пропаганды. Например, под «увеличительное стекло» нацистов попала проблема борьбы с религией. В брошюре ей отводится целых четыре страницы. Эсэсовцы поместили снимки с разрушенными и оскверненными церквями, с храмами, чьи помещения оборудованы под склады. В отличие от «арийской Европы», где верят в Бога и каждому оставляют право на религиозную свободу, в СССР евреи и прочие «недочеловеки» разграбили церкви, а там, где «храмы вызывали раздражение больше всего» — их взорвали [190].

Тема преступлений большевизма — финальный аккорд брошюры. Здесь пропагандисты не жалеют черной краски. Ключевыми словами тут выступают «террор», «ужас», «пытки», «садизм» и «палачи».

Необходимо отметить, что тема военных преступлений и преступлений против человечности во время войны всегда была и будет козырной картой пропагандистских структур любой воюющей страны. Это — одно из эффективных средств манипулирования сознанием. С его помощью можно вносить раскол среди людей, которые по стечению различных обстоятельств попали на оккупированную территорию, и теперь их нужно настроить против государства, где они родились и жили. Можно вызывать ненависть у солдат своей армии, воюющей в чужой стране (что и делается в эсэсовской брошюре). А можно приписывать все преступления противнику, мобилизуя население на борьбу против оккупантов (именно этим занимались советские пропагандисты, отрицая какую-либо причастность СССР к убийствам в Львове, Самборе, Добромиле, Луцке, Кременчуге, Злочеве и в других местах).

Приводя фотографии изуродованных детей, изнасилованных и убитых женщин, эсэсовцы искусственно вызывали два чувства — сострадания и ненависти. Но на первое место они ставили ненависть. Она задает фон («террор и ужас — последние элементы устрашения, используемые недочеловеком» [191]), она заставляет присмотреться к деталям преступлений («сотни тел, разорванных в тесных тюремных камерах на куски… изрезанных в припадке кровожадности…» [192]), она же предупреждает («так же, как этих русских женщин, заставят плакать и вас, женщины Европы!» [193]) и она же призывает ко мщению («Европа! Защити себя!» [194]). Только на одной странице, где вновь появляются снимки скорбящих и утирающих слезы людей, мотив ненависти сменяется состраданием («ужасно неописуемо горе отцов, матерей, жен, невест, детей и сестер с братьями, у которых безо всякой вины жестоко отобрали самое дорогое и любимое на свете» [195]).

Пропагандисты СС не связывали понятие «унтерменш» со славянами и русскими. «Недочеловеком» мог быть «большевик», «комиссар» и т. д. Разъяснения на это счет были, кстати, даны в одном из эсэсовских циркуляров об употреблении слов «русский» и «красноармеец» (Rotarmist). Согласно этому документу, германской прессе и радио «принципиально вменялось в обязанность говорить не о России и русских», а называть военнослужащих РККА «советскими солдатами и красноармейцами» [196]. Эта же тенденция проглядывается и в брошюре.

Концепция «еврейского большевизма», нашедшая свое отражение в брошюре «Недочеловек», по мнению целого ряда исследователей, была призвана подтолкнуть эсэсовцев к уничтожению «славянских народов» СССР. Однако, в представлении немцев, уничтожения в первую очередь заслуживали евреи. Русские, утверждали нацисты, были порабощены евреями.

Итак, памфлет «Недочеловек» не являлся руководством по истреблению славян. В принципе подтвердил это сам глава СС во время встречи с генерал-лейтенантом А. Власовым (16 сентября 1944 года). Гиммлер подчеркнул следующее: «Брошюра, о которой вы мне напомнили, относилась исключительно к „большевистскому человеку“, продукту системы, к тому, что угрожает тем же Германии, что он сделал на вашей родине. В каждом народе есть „унтерменши“. Разница лежит в том, что в России „унтерменши“ держат власть в своих руках, в то время, как в Германии я посадил их под замок и засовы. Вашей первой задачей является провести ту же самую акцию и у вас в отечестве» [197]. Власова, насколько известно, данный ответ удовлетворил [198].