Летом сорок первого - Георгий Свиридов Страница 28

Да как же они, защитники дота, могли представить себе, поверить в то, что долгожданная помощь к ним пришла в образе двух фашистских танков и малочисленной группки солдат, одетых в красноармейскую форму, кричащих по-русски – «ура!», но и с немецкими автоматами в руках. Ну что из того, что они с ходу опрокинули пару пушек, разбили бронетранспортер, заставили разбежаться на фланге пару десятков врагов? Не чистый ли это маскарад, чтобы как-то усыпить бдительность, проникнуть в дот и ликвидировать его защитников?

Об этом ни Закомолдин, ни его бойцы и думать не могли. Они были страшно удивлены и раздосадованы, когда ударила в упор противотанковая пушка и пулеметы хлестнули длинными очередями. Напрасно бойцы размахивали руками и надрывно кричали: «Свои!»

Дот отвечал огнем. Пули градом застучали по броне танка. Трое красноармейцев, бежавших рядом с машиной, с немецкими автоматами в руках, были срезаны наповал пулеметной очередью. Закомолдин видел, как на их лицах, в их широко открытых глазах застыло удивление.

– Разворачивай машину! – запоздало подал команду лейтенант, понимая, что с защитниками дота им не встретиться. – Разворачивай!

– Танк горит! – закричал Неклюдов. – Подбили!

– Чей танк? Немецкий? – не понял Закомолдин, все еще где-то в душе сомневаясь в своих действиях.

– Да наш! Второй! Подбили свои своего! Надо же, а? – Неклюдов чертыхнулся, а потом закричал: – Стой, куда же ты? Стой! Назад!

К доту, изрыгающему огонь из пушки и пулеметов, перебежками и ползком, прячась в выемках и воронках, направились два бойца. Закомолдин узнал их – из тех, которые пришли вместе с Батюком, из гарнизона дота «Скалистый». Они наверняка кого-то знали там, в «Утесе», и намеревались предупредить защитников дота, чтобы не били по своим.

Танк, который вел Убайдулин, запылал крупным костром, чадя в небо густым черным дымом. Бойцы выпрыгивали из стальной коробки и попадали под огонь своих из дота и немцев, которые тоже повели интенсивный обстрел танков и красноармейцев.

– Отходим! – крикнул Закомолдин, стремясь перекричать выстрелы. – Отходим!

Виктор Батюк, матюкаясь, двигал рычагами управления. Он опасался, как бы не влепили свои же снарядом по корме, где находился мотор, рывком дал задний ход, стараясь поскорее выйти из сектора обстрела.

Закомолдин видел, как двое наших все же благополучно достигли дота и скрылись в проеме, пробитом снарядами. Он облегченно вздохнул. Сейчас все выяснится, огонь прекратится. Своих-то там должны узнать! Но в следующее мгновение там, в проломе бетонного колпака, куда нырнули два бойца, ослепительно блеснула молния. Тяжелый взрыв потряс воздух, и, даже сидя в танке, Сергей ощутил, как колыхнулась земля. А над дотом взметнулся гигантский фонтан, поднимая вверх темные куски бетона, железа, комья земли...

– Отходим! – повторил команду Закомолдин. – Отходим!

1

Сергей Закомолдин родился и вырос в центре Москвы, на Арбате, в тихом переулке с домашним названием Скатерный. Название переулка ему никогда не нравилось. Было в нем что-то такое, как ему казалось, приниженное и обидное. Неужели раньше, в старину, тутошние люди ничего лучшего придумать не смогли? Мальчишки из соседних переулков только и дразнятся:

– Переулок скатерный, а народ матерный!

– Эй, ты, пацан, скатертью дорога топай от порога, шлепай отсюда!

Одним словом, радости мало слышать подобное. Чувствуешь себя без вины виноватым. И в ответ сказать нечего. Помалкивай в кулак и топай стороной. Впрочем, если быть откровенным, весь район Арбата, район старой Москвы, напичкан такими не очень понятными названиями: переулок Мерзляковский, где все жители вроде бы зимою только и делают, что мерзнут, да еще Собачья площадка, где детская музыкальная школа расположена, Сивцев Вражек и тому подобное. Никакой звонкости и значимости. Деревенские названия, да и только. А соседствуют они с переулками и улицами, площадями и бульварами, красиво звучащими и знаменитыми: Тверской бульвар, Никитские ворота, Волхонка, Моховая, Большая и Малая Бронная, площадь Восстания. Сергею казалось, что именно они и создают славу Арбату. Ему было приятно, что и он является частицей этого района. И с детства, когда спрашивали у него, как зовут, отвечал коротко:

– Серега с Арбата! – свою личную фамилию он произносил с трудом.

Любовь и понимание Арбата пришли попозже, когда он, став подростком, изучил все ближайшие проулки и закоулки, спускался в шахту строящегося метро и знал наизусть одевающуюся в бетон набережную Москвы-реки. Москву он переплыл впервые, когда ему было всего двенадцать лет, переплыл на спор и выиграл, рискуя утонуть, петушок – десятикопеечный леденец на палочке, которыми торговали на набережной в киосках. Обратно плыть не отважился, топал до моста, а там, прицепившись к трамваю, покатил к дому. И было приятно ему сознавать свою значимость в глазах подростков, когда слышал из уст таких же, как и сам, пацанов:

– Серега с Арбата переплыл Москву-реку, он один не сдрейфил! Больше никто не решился!

А дома была нахлобучка от матери. Она преподавала немецкий язык в школе, в которой учился и Серега. Девчонки, естественно, наябедничали. А может быть, она услышала сама, как кто-то из его товарищей хвастливо рассказывал о Серегином подвиге. Мария Герардовна не находила себе места. Серега еще никогда не видел ее такой возбужденной.

– А если б ты утонул, тогда бы что было? Ты хоть подумал об этом? Подумал? – И закончила угрозой: – Погоди, вот придет отец, он тебе выдаст сполна!

До прихода отца с работы оставалось еще уйма времени, и мать засадила Серегу делать уроки и учить дополнительно правила немецкой грамматики и положенные ежедневные пятнадцать слов.

Константин Сергеевич, отец Сереги, пришел с работы поздно, даже слишком поздно, когда Серега уже находился в постели. Пришел в хорошем настроении. Серега еще не спал. Сейчас отец начнет «выдавать сполна», как пообещала мать. Ремень у Константина Сергеевича был широким, армейским. Но отец, выслушав взволнованный рассказ жены, вдруг радостно и весело воскликнул:

– Да ну? Не может быть?

Мария Герардовна повторила свой рассказ, украшая его своими переживаниями.

– Он же утонуть мог, Костя! Там же пароходы плавают!

– Неужели переплыл? – в вопросе отца Сергей не уловил угрозы.

– Вот именно, о чем тебе толкуют, – в голосе матери звучала тревога. – Нельзя допускать такие вольности. Знаешь, куда они могут завести?

Сергей знал, что отец никогда не перечил матери. В доме она задавала тон, особенно в вопросах воспитания ребенка. Как ни как, а у нее педагогическое образование, да и не первый год учительствует. Отец всегда соглашался с ее доводами и принимал ее сторону. Сергей затаился под одеялом и ждал, что сейчас отец поддержит мать и... Но на этот раз отец прошелся по комнате, обдумывая что-то свое, а потом вдруг произнес слова, которые Серега запомнил на всю свою дальнейшую жизнь. Он сказал просто и веско: