Битва "тридцатьчетверок". Танкисты Сталинграда - Георгий Савицкий Страница 3

– Старшина, ты полегче-то на поворотах! – особист повысил голос ровно настолько, чтобы сидящий перед ним танкист понял: в штабе тоже не дураки сидят.

– Виноват, товарищ капитан, – Степан Никифорович понял.

– Вы участвовали в воздушно-десантной операции под Ржевом и Вязьмой прошлой зимой?

– А вот этого я тебе, милок, не скажу, хоть тут меня «шлепни»…

– Вижу, военную тайну хранить умеете, – чуть улыбнулся контрразведчик с петлицами капитана. – Значит, не ошиблись в вас. Коммунист?

– С 1940 года, еще с белофиннами воевали…

– Получите сопроводительные документы и убывайте по месту назначения.

– Есть!

Паровоз пыхтел и плевался паром, дым вился над составом, перестукивали на стыках колеса.

В теплушках собрался самый разный фронтовой народ: легкораненые ехали в отпуска, кого-то переводили на новое место службы, кто-то направлялся в тыл за новой техникой или на курсы младших командиров.

Гвардии старшина Стеценко ехал вместе с танкистами как раз по такому делу. В теплушке играла разухабистая гармошка, танкист с обожженным лицом разливал добытый на полустанке самогон.

– Ну, будем, славяне!

Степан Никифорович кивнул и загрыз ядреный «первач» черным хлебом с луком.

– Ух! Аж слезу шибет!..

Потянулись прерванные нехитрым возлиянием обычные дорожные разговоры. В основном они крутились вокруг планов в тылу, специфических новостей и домыслов с фронта – кто, где служил – и пересудов насчет дальнейшего хода военных действий. Настроение пассажиров было неоднозначным: с одной стороны, ехали в тыл и можно было хоть на некоторое время вырваться из огненной круговерти боев. А с другой – все разговоры вертелись вокруг этой проклятой войны. Всего год прошел, а о мирной жизни вспоминали как о чем-то нереальном. А некоторые и вообще предпочитали о мирной жизни и не говорить вовсе: у многих родные погибли под бомбами или остались на оккупированных гитлеровцами территориях. Кто-то был в эвакуации.

Тем более что нынешнее положение дел не слишком располагало строить радужные планы. Немцы вместе со своими прихвостнями рвались к Волге. Очередное контрнаступление на Харьков провалилось. Наши войска завязли на подступах к Вязьме и Ржеву – там шли ожесточенные бои. В героическом Севастополе матросы и солдаты под обстрелом чудовищной «Доры» сдерживали наступление генерала Эриха фон Манштейна.

– Доколе еще отступать будем? – пробасил танкист с рыжими усами. – Я этих сукиных детей под Сталино бил на «Климе Ворошилове».

– Ничего, вот соберет товарищ Сталин стальной кулак дивизий и ударит по гадам!

– А я так скажу… – поднял голову Степан Никифорович. – Начинать с себя надо! А то привыкли, понимаешь, драпать!.. Так и до самого Урала пятками сверкать можно…

– Ну, ты загнул, паря! До самого Урала!

– Ничего подобного. Я под Москвой воевал прошлой зимой и отлично помню, что люди сами себе сказали: «Хватит отступать! Пора начистить мордасы этим фрицам, готам, манштейнам с гудерианами!» И начистили!

– А потом что? Когда колы на Ржев пишлы? – отозвался с дощатых нар невысокий щуплый танкист.

По его обожженным рукам Степан Никифорович Стеценко безошибочно определил заряжающего. При выстреле тому нужно как можно быстрее подхватить из открывшегося казенника пушки дымящуюся гильзу и выбросить ее через люк, чтоб не было излишнего задымления. А то и угореть можно от пороховых газов, которые появляются при интенсивной стрельбе. При этом даже в перчатках можно было довольно сильно обжечь руку о раскаленную латунь гильзы.

– Ничего… – буркнул Стеценко. – Там мы тоже делали все, что могли. И даже сверх того – фрицам так дали просраться, что!..

– Что?

– Я подписку давал. Так что все остальное – военная тайна!

Разговор прекратился как-то сам собой. После спиртного стук колес действовал убаюкивающе.

Но гвардии старшине спать что-то расхотелось. И он подсел поближе к раскрытой настежь двери теплушки. Вокруг цвела весна, апрель взбил бело-розовую кипень садов, оттенил ее нежно-изумрудной молодой листвой.

Но в сердце Степана Никифоровича Стеценко заледенел метелями проклятый февраль. Ржев и Вязьма – ох, не скоро вспомнят о «блестящей» операции маршала Жукова, угробившего уйму народа всего в нескольких десятках километров от отвоеванной декабрьским контрнаступлением столицы нашей Родины. Там и сейчас шли ожесточенные бои – за деревни, от которых остались только полдесятка обугленных печных труб, за каждый холм, лощину, ручеек… Но с другой стороны – ведь за свою-то землю воюем! За свои разрушенные села, холмы и перелески! Немец воюет лучше – вот у него учиться нужно. Ну, а на войне двоек не ставят – здесь аттестат зрелости пишут кровью. Да и к чему обвинять собственных генералов? Враг у нас один – гитлеровский проклятый фашизм! Вот с него и надо спрашивать. И он, паскуда, нам за все ответит!

Так думал гвардии старшина Стеценко, сидя в теплушке. А мимо проносилась цветущая степь: изумрудно-зеленый ковер с россыпями разноцветных полевых цветов. Больше всего здесь было полевых маков, алые цветы контрастно выделялись на сочной зелени. Скоро алых маков в этой степи прибавится…

Сердце старого воина внезапно болезненно сжалось. Тут им и стоять насмерть!

– Воздух! Воздух! Немецкие самолеты!

Эшелон дернулся сцепками – это машинист наподдал пару паровозному котлу. Но от самолетов громоздкий состав уйти не мог. И как назло – на небе лишь редкие облака, а солнце сияет нещадно…

Вначале пришел тонкий вой, который превратился в оглушающий рев. На бреющем, у самой земли, пронеслись две крылатые тени. Пара «Эмилей» – истребителей «Мессершмитт» Bf-109E – пронеслись по обе стороны от советского санитарно-эвакуационного поезда – от хвоста к голове. Безжалостные огненные плети хлестнули по вагонам, в которых были сотни тяжелораненых. Потоки 20-миллиметровых снарядов крошили дощатые стенки теплушек, осколки безжалостно секли наших бойцов. Раненых бойцов. На крышах вагонов были белые полотнища с красными крестами – но именно по ним стреляли гитлеровские пилоты.

Гвардии старшина стиснул зубы так, что скулы побелели. Суки! Какие же это все-таки твари – расстреливать беззащитных людей!

А пара вытянутых, хищных силуэтов с угловатыми, как бы обрубленными крыльями взмыла к безжалостному палящему солнцу.

Пара «Мессершмиттов» Bf-109E, «Эмилей», как называли его в войсках, прикрывали тройку пикирующих бомбардировщиков. Это был враг гораздо более страшный и гораздо более смертоносный.

«Штуки» все еще летали по старинке, тройками, им так было проще атаковать наземные цели. Рев авиационных моторов сменился оглушающим воем. Все три «Юнкерса-87» выстроились цепочкой и выполнили доворот на цель.

Перевернувшись через крыло, они один за другим срывались в крутое пикирование. Свист рассекаемого воздуха, адский рев мотора и вой аэродинамических сирен огласили окрестности.