Отечество без отцов - Арно Зурмински Страница 3

Меня беспокоит, удастся ли почтальону добраться сюда по выпавшему снегу, чтобы вручить мне открытки с поздравлениями по случаю дня рождения. Но кто должен мне писать? Муж мой умер десять лет назад. Тетя Ингеборг, самая старшая из семьи Розенов, ушла навсегда полгода назад. Самую большую брешь в нашей семье пробила та война, о которой я ничего не знаю.

— Ты должна быть ребенком Сталинграда, — сказал мне Вегенер.

В энциклопедическом словаре я нахожу такую справку: город, расположенный на Волге. В моем старом атласе это название отсутствует. Целых тридцать шесть лет он назывался Сталинградом, но затем его переименовали в Волгоград.

Моего отца звали Роберт Розен, дважды заглавное «Р». Кем-то в этом был заложен смысл, также как в двух «о», самых приятных на слух гласных буквах. Родился он в 1919 году в День святого Николауса.

Разумеется, за эти шестьдесят лет набралось много всякого. Это письма и дневники, черно-белые фотографии, грамоты и тексты песен. Коробки с весточками из другого мира лежат нетронутые в подвале. Пока ты работаешь, тебе незачем их открывать, внушала я себе постоянно. Но вот теперь с работой покончено, у меня много свободного времени, и теперь мне известно, что я дитя Сталинграда.

Тетя Ингеборг прислала мне перед тем, как отправилась в дом престарелых, пачку пожелтевших бумаг. «Пусть они хранятся у тебя, — написала она, — потому что ты последняя из Розенов». Через несколько лет она тоже умерла. Ее я также не успела расспросить. Тете было восемьдесят шесть лет, брат ее, Роберт, умер в возрасте двадцати трех лет, и пачка с документами лежит неразвязанной под моим письменным столом. Когда-нибудь я осторожно ее раскрою, чтобы прикоснуться к прошлому.

После обеда вновь начинается снегопад. Такая зима даже для России редкость. Час за часом падает снег. Он вынуждает меня оставаться дома, сидеть у окна и думать о моем отце. Может быть, мне стоит развязать пачку с бумагами?

Да, чуть не забыла сказать, что год назад мне дала знать о себе некая Ильза Пуш из Мюнстера. «У моего мужа Вальтера Пуша был однополчанин Роберт Розен, — написала она. — Может так статься, что Вы приходитесь ему дочерью?»

Я ответила ей, после чего получила письмо с уведомлением о завещанных мне бумагах. Ильза Пуш распорядилась в завещании переслать мне полевые письма своего мужа, написанные в 1941–1943 годах. Почти сразу же за этим пришла посылка, полная бумаг, которые я доложила к пачке от тети Ингеборг. Теперь и эти документы ждут своего часа, чтобы их открыли и прочитали. Целая гора этих бумаг возвышается передо мной. Куда приведет меня она?

Когда мы были совсем еще маленькими, они устроили войну.

А когда мы подросли, они стали нам рассказывать о войне.

С восторгом. Они постоянно пребывали в восторге.

А когда мы стали совсем большими, то они придумали для нас еще одну войну.

А затем послали нас на нее. И они были в восторге…

И никто не сказал, куда нас отправляли.

Никто нам не сказал: вы идете в ад.

Вольфганг Борхерт. «Перед входной дверью»

Было 26 мая 1941 года. Тот, кто вступал в город Мюнстер с востока, путник или возница на телеге, запряженной лошадьми, автомобилист или велосипедист — все они так или иначе должны были вывернуть на улицу Вольбекерштрассе. Та вела к вокзалу и к башням, что украшали главные достопримечательности города: церкви святых Ламберти и Лудгери, собор и ратушу. Город наслаждался утренним рассветом, радовался запахам пахучей сирени в садах, приветствовал проходящие поезда и давал добро на сквозной проход баржам по каналу Дортмунд-Эмс. В маленьком городском порту, построенном для внутреннего речного сообщения, грохотали краны и лебедки. Развалин не было.

В то утро понедельника по Вольбекерштрассе к центру города двигался велосипедист, который при ближайшем рассмотрении оказался велосипедисткой. Она свернула на соседнюю улочку и остановилась перед угловым домом, на нижнем этаже которого находилась витрина размером три на четыре метра с надписью «Бакалея В. Пуш». Женщина примкнула велосипед к гидранту, который будто специально был поставлен в этом самом месте, сняла с багажника корзинку с продуктами и деловыми бумагами, открыла дверь магазина и проветрила помещение, дав возможность улетучиться воздуху, застоявшемуся за воскресенье.

Ильза Пуш имела обыкновение приходить в свой магазин за полчаса до открытия. Ее квартира находилась неподалеку на Везерштрассе. Она гордилась этим и не уставала так повторять в письмах к своему мужу. Лишь во время сильного дождя или когда улицы накрывал снег, она пользовалась трамваем второго маршрута. Обычно она предпочитала ездить на работу на велосипеде. До прихода первых покупателей она регистрировала наличность того, что лишь немногим еще напоминало бакалейные товары. Просматривала папки с вклеенными туда продовольственными карточками и успевала еще черкнуть пару строчек своему мужу. С тех пор, как Вальтер Пуш стал солдатом, Ильза пристрастилась к сигаретам. Делала она это тайком в маленькой каморке, пристроенной к магазину, где были лишь стол, стул и небольшой диван. Над всей этой мебелью красовалось изображение ангела-хранителя Мюнстера: Аннеты фон Дросте-Хюльсхоф. Несмотря на то, что муж Ильзы был заядлым курильщиком, умолявшим в каждом из писем присылать ему сигареты, она не решалась признаться ему, что и сама оказалась подверженной такому же пороку. Ильза откладывала свою исповедь до его ближайшего приезда в отпуск, к тому же она надеялась до того времени покончить с курением. Впрочем, курила она только в маленькой каморке. В ее квартире не было этого тошнотворного запаха. На улице пристойная немецкая женщина вообще не имела права курить. В восемь часов утра звенел колокольчик. Ильза Пуш тушила сигарету и направлялась к прилавку магазина исполнять свой долг.

Его город Гамбург был расположен в двухстах пятидесяти километрах дальше на север и имел порт, именуемый «вратами мира». Он был наполнен гудками пароходов, тарахтением моторов баркасов и звуками молотов гигантской верфи. Все это работало днем и ночью. Каждое утро Гейнц Годевинд покидал свою квартиру на Конвентштрассе, ехал трамваем в порт и заводил свой катер, чтобы доставить рабочих на судоверфь «Блом и Фосс». Вечером он отвозил их обратно. В промежутках доставлял посетителей порта в район Финкенвердера, показывал им чарующие склоны Бланкенезе и места, где устраивались всемирно знаменитые портовые концерты. Но поскольку он был молчуном, то необходимые пояснения давал голос, записанный на пластинку, который время от времени прерывался шлягерами на морскую тему. Ганс Альберс, к примеру, исполнял песню «Ла Палома». Вечерами Годевинд прогуливался в сторону забегаловок за Сторожевой башней Давида и вновь слушал те же самые песни.

Все это закончилось в один из сентябрьских дней 1939 года, когда Гейнц Годевинд получил повестку о призыве на военную службу. Его желание пойти служить на флот оказалось несбыточным. Для подводной лодки он оказался слишком рослым. Но ему сказали, что и в сухопутных войсках со временем потребуются дельные судоводители, в частности, когда придется управлять штурмовыми лодками на крупных реках.