Брестский квартет - Владимир Порутчиков Страница 3

— Это ты сейчас так говоришь, а утром обязательно захочешь поехать, посмотреть, помяни мое слово. Ленка, я так счастлив! Ты даже представить себе не можешь. Целый день вчера на дежурстве ходил и улыбался, как дурак. Мужики, знаешь, как завидуют: «Повезло тебе, Чибисов — ишь, какую красавицу себе отхватил». У нас из новоприбывших лейтенантов только я да Скребнев женаты…

Тут лейтенанту Чибисову закрыли рот поцелуями, и на какое-то время он и его молоденькая жена забыли и о крепости, и о запланированной поездке в Брест. Но предательский скрип сетчатой кровати снова вернул их на землю.

— Неудобно как-то, Федор, еще услышат…

— Да кто услышит-то, Лен?! — взъерошенный, раскрасневшийся Чибисов, возмущенно захлопал глазами. — Мужики у нас, знаешь, как спят: их и из пушки не разбудишь. И стены тут, знаешь, какие толстенные: еще до революции строились… Да и вообще плевать! Имеем право…

— Федька, неугомонный ты мой, уже почти три часа ночи. Спать давно пора…

— Успеем, успеем еще поспать! Кстати, командир обещал выделить нам отдельную квартиру. Там уж хоть скрипи, хоть чечетку бей — никто слова не скажет, — весело начал было Чибисов, но тут в дверь комнаты настойчиво постучали.

— Ну вот, доскрипелись, — предположила испуганная жена, стыдливо закрываясь одеялом.

В спешке, никак не попадая в раструбы своих галифе, Федор наконец распахнул дверь и по глазам стоящего на пороге посыльного сразу понял, что причина, заставившая того стучать в комнату только сегодня вечером вернувшегося с дежурства офицера, гораздо серьезнее, чем скрип злосчастной кровати.

— Товарищ лейтенант, вам приказ: срочно прибыть в штаб батальона. Срочно! — повторил посыльный и поспешил дальше по длинному коридору будить остальных.

— Федя, что случилось? — спросила встревоженная жена. Едва за солдатом закрылась дверь, она вскочила с постели и теперь помогала мужу одеваться.

— Я думаю, ничего страшного: просто учебная тревога. Они здесь часто бывают — сама понимаешь, граница… Ну-ну, не плачь! Ложись спать и ничего не бойся, тут у нас, как за каменной стеной. Я скоро вернусь, родная!

Чибисов притянул к себе жену, и она прильнула к нему так крепко, что сквозь гимнастерку он еще раз ощутил ее молодое, истосковавшееся по любви и ласке тело. «Как не вовремя!» — с досадой подумал он о посыльном и, крепко поцеловав Лену в мокрые от слез губы, выскочил прочь.

Общежитие уже гудело под сапогами спешащих на выход офицеров. В коридоре сильно пахло кожей от новеньких портупей и ваксой.

— Так. Только не надо паниковать и жалеть себя, — сказала вслух Лена, тщетно борясь со вновь подступающими слезами. Звук собственного голоса несколько успокоил ее. На всякий случай она оделась и подошла к окну. Внизу метались чьи-то тени, слышались отрывочные слова команды, и от этого молодой женщине стало еще страшнее, еще тревожней.

Далеко-далеко за рекой на черном ночном небе, там где — она уже это знала от мужа, — была заграница, вдруг возникли, замигали крошечные огоньки. Вначале решив, что это от слез, Лена отерла рукой глаза, но огоньки не исчезли. Даже наоборот, стали медленно увеличиваться в размерах. Их было много, очень много…

— Федечка, мне очень страшно, Федечка!.. Услышь меня пожалуйста и приди… — завороженно глядя на огоньки, зашептала Лена.

Она прижалась лбом к стеклу и с ужасом почувствовала, как оно тоненько дрожит, словно сопротивляясь далекому, все нарастающему гулу…

Стрелка на часах немецкого артиллерийского офицера, нервно дернувшись, перешагнула цифру двенадцать и начала новый круг. Далекий, но грозный гул вдруг зародился за спиной немца и поплыл по направлению к границе. Странное, смешанное чувство восторга и ужаса охватило его, по спине побежали мурашки. Показалось, что это не часы, а собственное сердце отсчитывает время.

Лишь только игла секундной стрелки достигла двенадцати, а шпажка минутной накрыла цифру три, он резко опустил руку и, разинув рот, поспешил закрыть ладонями уши, ибо в тот же миг тишина лопнула, раскололась на куски, и ад разверзся на противоположном берегу Буга…

Когда начался пригород, старший посмотрел на часы. «Три пятнадцать…» — отметил он автоматически и внезапно услышал нарастающий свист. Пронзительный, леденящий душу…

Все произошло так быстро, что сидевшие в машине люди даже не успели испугаться. Страшный грохот сотряс землю, и «эмку» вдруг подбросило вверх. Перевернувшись в воздухе, машина упала на крышу, вся в брызгах разлетающегося стекла, и почти сразу же загорелась.

На счастье Крутицына, с одной стороны от удара распахнулась задняя дверь, и он, контуженный, но все-таки живой, успел выбраться наружу, нечеловеческим усилием вытолкнув впереди себя обмякшее тело сопровождающего. Намереваясь оттащить чекиста от горящей машины, он уже схватил его под руки и тут только заметил, что у парня нет половины черепа. Крутицын чертыхнулся и, отпустив тело, качнулся было в сторону кювета, как вдруг в бок ему уперлось пистолетное дуло.

— Что, гад, бежать задумал? — услышал он сквозь звон в ушах чей-то злой голос и медленно повернул голову. Рядом с ним стоял, пошатываясь, старший. Лицо его было залито кровью. — Вперед, гнида, и без глупостей! Пристрелю, как собаку, при попытке к побе…

Новый свист не дал ему договорить.

— Ложись! — заорал Крутицын, бросаясь на дорогу. В следующее мгновение она содрогнулась от взрыва, и комья земли вперемешку с кусками асфальта щедро осыпали счетовода с ног до головы. Сквозь грохот Крутицыну послышался крик, а потом он увидел перед собой подметки чекистских сапог. «Хорошие сапоги, новые: каблуки еще даже не сточены», — подумалось почему-то ему. Сапоги дернулись, загребли мысками по дороге и замерли.

А вокруг уже был сущий ад. Крутицын, прикрывая руками голову, боялся даже пошевелиться. Сколько это длилось по времени, он не знал — казалось, что целую вечность, — но когда обстрел кончился, стало уже светать. Чекист больше не шевелился и ногами не загребал. «Готов, наверное», — равнодушно подумал бывший поручик и привстал, прикидывая, в какую сторону лучше бежать.

Старший вдруг судорожно со свистом заглотнул воздух и застонал. «Живой все-таки, — удивился Крутицын. — Значит, придется тащить до больницы».

Еще не зная, зачем он это делает, хотя рассудок подсказывал бросить все и уходить, пока не поздно, Сергей Евграфович, предварительно подобрав и сунув в карман тужурки наган, подхватил раненого под мышки и потащил к обочине.

— Вот ведь ирония-то судьбы, товарищ чекист. Вы меня, значит, арестовали, а я вас сейчас еще тащить должен! Эх, молчите теперь? Молчите…

— Мама! — ясно и как-то по-детски отозвался вдруг тот. Из-под полуприкрытых век его выкатилась слезинка и побежала по черной от запекшейся крови щеке.

Послышался шум приближающейся машины. Призывно размахивая руками и крича «стой», Крутицын выскочил на дорогу и едва не попал под колеса несущегося на огромной скорости грузовика. Обдав счетовода тучами пыли и песка, он пронесся мимо в сторону области. Сергей Евграфович успел различить перекошенное, белое от ужаса лицо водителя, его совершенно безумные глаза. Бывший поручик очень хорошо помнил подобные лица у бегущих с поля боя солдат. Лишь удар рукояткой револьвера в зубы — так, чтобы во рту кровавая каша, а еще лучше — пуля в лоб кому-нибудь одному, — могли остановить паникеров.