Мы из СМЕРШа. "Смерть шпионам!" - Виктор Баранов Страница 30

На средней полке в дерматиновом переплете лежал еще один альбом. В отличие от первого это был служебный документ, полученный из ГУКР «Смерш» [19]на разыскиваемых лиц, подозреваемых в преступлениях против советской власти. Со страниц альбома на Сазонова глядели в основном мужчины от 18 до 60 лет. Это были армейские командиры, политработники и изредка гражданские лица. Здесь можно было проследить зигзаг многих сотен причудливых судеб: честное служение в Красной Армии, благополучие, расцвет карьеры и, как птица, подбитая на взлете, в падении с коротких июньских ночей сорок первого, паника отступления, плена и дальнейшего падения. Нужно было выбирать: сотрудничать, помогать, быть преданным новому режиму, воевать любыми способами против своих или... обречь себя на голодную смерть в концлагере. Почти все, за редким исключением, любили жизнь больше, чем свою родную Красную Армию, и, не говоря уже о единственном в мире социалистическом отечестве, подавленные случившимся, они забыли о нем и жили только одной мыслью – приспособиться и выжить! Так уж устроен человек: своя рубашка ближе к телу, чем интересы Красной Армии, ВКП(б), государства рабочих и крестьян!

В дешевом дерматине были собраны не только трагедии отдельных личностей, но и трагические ошибки ведущего и направляющего, с необъятной властью партийного Ареопага, его Вождя и всей системы, оказавшейся на краю гибели! Открывая страницу розыскного альбома на букву «Б», Сазонов видел глядевшего на него с фотокарточки моложавого, с умным выразительным лицом генерал-майора Бессонова Л.Н., бывшего начальника оперативного отдела штаба Белорусского Особого Краснознаменного округа, 1899 года рождения, члена ВКП(б), с военным академическим образованием. Он попал в плен при невыясненных обстоятельствах, был отправлен немцами в Чехословакию, город Седлице, где содержался на территории бывшего монастыря с генералами и другими лицами из начальствующего состава Красной Армии, где каждому из них предложили составить обзор об организации различных армейских служб, вплоть до контрразведывательной. Бессонов там же пытался организовать среди военнопленных партию так называемого «нового поколения», но конкурирующее власовское движение поглотило его организацию. Местонахождение неизвестно. Подлежит задержанию и аресту. Сазонов всматривался в симпатичное волевое лицо и думал: «Ну и угораздило же вас, товарищ генерал, вляпаться в такую историю! Это вам, голубчик, даром не пройдет, и будут теперь ваши родные до седьмого колена страдать за вас! Жену и детей вышлют в места, быть может, и не отдаленные, но денежного довольствия по аттестату лишат сразу. Устроиться на работу с такой мотивировкой высылки почти невозможно, в общем, ложись и помирай!..»

Дальше по алфавиту еще несколько генералов – и все с припиской «попал в плен при невыясненных обстоятельствах». Это намек на предательство, а что записано пером, – уже не вырубишь, не сотрешь, и будет оно висеть вечно!

Ну а еще дальше малопривлекательная физиономия генерал-лейтенанта Власова в очках. О нем по линии «Смерша» давно уже была дана подробная характеристика – более солидный документ по сравнению с короткой справкой над фотокарточкой. Почти на каждого разыскиваемого в альбоме была фотокарточка. Они смотрели на Дмитрия Васильевича, они были враги: пошли в услужение к немцам и ради сохранности своей жизни губили, калечили своих соотечественников – одной земли, одного уклада, где были их предки и будут жить их внуки!

В истории тысячелетнего государства было много необъяснимой, неоправданной жестокости, коварства, вероломства правителей и их подданных, были смуты, братоубийственные войны, измены, предательства, но такой измены, такого перехода на сторону врага история России не знала со времен Рюрика! В Первую мировую у немцев оказалось более полутора миллионов российских военнопленных, но не нашлось ни одного из них, кто бы добровольно взял оружие и стал воевать против своего же народа! А эта, третья по счету, Отечественная породила сотни тысяч тех, кто выступил против единственного, родного рабоче-крестьянского государства! Как, в результате чего это случилось? Такие вопросы не могли возникнуть у Дмитрия Васильевича, но не могло и не может быть, чтобы кто-нибудь в этой стране не задумался над этим явлением и не сделал вывод, что государство было больным, и только великое терпение народа позволило выдержать кровавый эксперимент насильственного удержания власти, породившей множество смертельно обиженных, затаивших мщение, злых и готовых сражаться с ним, когда пробил их роковой час!

Однажды зимой, когда их дивизия была во втором эшелоне наступления, они вышли к пристанционному, наполовину сожженному селу Прилуки и повстречали местного жителя, заросшего бородой, на костылях, с санками и мешком мерзлой картошки. Он картинно стоял, опираясь на самодельные костыли, среди обступивших его солдат и звучным голосом, радуясь встрече и тому, что его слушают, поведал короткую, но горестную историю своего родного края:

– Вот я и говорю, наши Прилуки такого не знали! В сорок первом, когда ваши товарищи отступали, «энкавэдисты» хотели поджечь село, да не успели, а вот теперь мы не уцелели, сожгли нас... Ты спрашиваешь, где народ? А мужиков, почитай, не осталось никого. Сначала, как немец пришел, человек пятьдесят, вместе с окруженцами, в услужение к немцам пошли, значит, в полицию, дорогу охранять и на другие казнительные дела!.. Многие тогда подумали, что совецка власть кончилась, а немец был силен, и кругом говорили, что Москву и Ленинград взяли, а товарищ Сталин с гробом товарища Ленина будто за Урал убежал. Откуда нам знать, товарищ дорогой, что это провокаторы выдумали?! Я и не говорю, что мы все поверили. Что нас винить: радио не было, газет никаких, вот и жили слухами... Конечно, была какая-то надёжа, что Расея выдержит! А что касаясь предатель-полицаев, так много было обиженных среди них, а другие по дурости, вот они и решили поквитаться с властью, а человек сорок ушли к партизанам. Вот и получился раскол: энти за немцев, а те против! – И, свертывая цыгарку, он обиженно буркнул под нос: – Вот бы вам пожить под немцами хоть неделю, вот бы узнали, почем фунт лиха... Из поселка выйти – надо аусвайс [20]иметь. А к ночи и по поселку не пройдешь: полицаи так и шмыгали по улицам, по дворам – партизан искали и этих, на «железке» подрывателей.

Дмитрий Васильевич почему-то вспомнил этого одноногого мужика, его незатейливые рассуждения насчет раскола среди обитателей этой исконно русской глубинки. «А если разберешься, то, почитай, с гражданской, коллективизации и ежовщины каждый третий был обижен. Вот она, обида и вылезла, когда власть ослабела», – отметил он про себя.

Но в розыске были и такие, кто сделал свое предательство доходным ремеслом. Сазонов выбрал из розыскного альбома сведения на всех лиц, кто служил у немцев на оккупированной территории. Много их там было, разных по возрасту и по своему прошлому: были военные, штатские самых разных профессий – от колхозника, бухгалтера, сотрудника милиции до инструктора райкома партии и бывших уголовников. Но один из них по своему умению и размаху кровавых дел стоил двух десятков полицаев, бургомистров и другой мелкой сошки, трусливо служивших новому порядку. Это был настоящий волк-вожак – хитрый, изворотливый, упорный в достижении цели и вместе с тем находчивый и дерзкий, а в целом это был настоящий самородок разведки и контрразведки. Он был хорошо известен начальнику «Абверштелле» [21]майору Глюкнаузу, неотлучно находившемуся с осени сорок первого года в штабе группы армий «Центр», в селе Красный Бор под Смоленском. Разыскиваемый был дважды награжден немцами и получил почетное гражданство за заслуги перед рейхом. Все это Сазонов почерпнул из розыскной справки под фотоизображением этого «умелого» пособника. Да, на него смотрел, почти улыбаясь, юноша с малоприметным лицом, в форменной, с петлицами, куртке и с очень ровным, почти на середине головы пробором волос. Так Сазонов через служебный документ познакомился с Лисовецким Анджеем Яновичем, поляком, уроженцем г. Гродно, двадцати пяти лет, со средним медицинским образованием.