Последние солдаты империи - Евгений Авдиенко Страница 32

Дождавшись, когда передовая часть его конвойной сотни вместе с немецкими перебежчиками приблизится на расстояние голосовой команды, великий князь повернулся к Маннергейму.

– Отсюда до вашего штаба рукой подать. Я заеду к вам на часок – там и договоримся о завтрашней баталии.

– Как прикажете, ваша светлость. У меня коньячок для гостей всегда припасен, – Маннергейм разгадал мотивы великого князя, которого съедало острое любопытство и нетерпеливое желание побыстрее допросить захваченных беглецов.

– Вот и славно! – Михаил Александрович повернулся к подъехавшему Асланбеку и, бросив заинтересованный взгляд на одетых в немецкую форму перебежчиков, сказал своему кавказцу.

– Этих, – великий князь с улыбкой показал на немцев, – этих беречь как зеницу ока. А то неровен час и от вас ускачут, как от тех драгун.

Ахтырцы Маннергейма и беглец в форме немецкого капитана – тот, который спас своего товарища, оценив шутку великого князя, дружно заулыбались.

Второй же перебежчик внезапно побледнел, не говоря ни слова, начал сползать с лошади и, наверное, упал бы на землю, но оказавшийся рядом Асланбек подхватил раненого.

– У него две пули в боку засели, – вдруг на чистом русском языке произнес немецкий капитан, – мы из австрийских окопов еще не успели выскочить, как его пулемет зацепил.

Михаил Александрович повернулся к Асланбеку.

– Несите раненого в мой автомобиль и срочно везите в госпиталь.

– А как же он тогда с двумя пулями в боку бежал? – Маннергейм не удержался от сарказма, потому что своими глазами видел, с какой скоростью мчался этот, якобы уже раненый солдат.

– Он, ваше превосходительство, особенный человек, – улыбнувшись Маннергейму, ответил немецкий офицер. Затем повернулся к Михаилу Александровичу и добавил:

– Он, ваша светлость, и с двумя пулями в спине любому фору даст.

И Маннергейм, и великий князь удивленно посмотрели на переодетого капитана.

– Вы… вы знаете, кто я? – казалось, Михаил Александрович совершенно перестал что-либо понимать. Чудесное спасение из безнадежной ситуации двух переодетых русских; причем один из них, раненый, бегает чуть ли не быстрее лошади, а второй за секунду-другую с легкостью фокусника срубает трех умелых воинов; и, наконец, то, что его знают в лицо, совершенно дезориентировало великого князя. Обернувшись к Маннергейму, словно ища у того поддержки, он только и смог, что, недоуменно улыбнувшись, пожать плечами.

– Вы русский офицер? – барону Маннергейму на секунду показалось, что он где-то видел и это лицо, и эту улыбку.

– Так точно, ваше превосходительство! Адъютант командира Кексгольмского пехотного полка лейб-гвардии поручик Борис Петрович Нелюбов.

– Позвольте, позвольте! Кексгольмский пехотный полк… он в начале кампании был, кажется, на Северо-Западном фронте?

– Так точно! Во 2-й армии генерала Самсонова…

– И вы… – Маннергейм был так обескуражен этим новым обстоятельством, что даже не пытался скрывать этого от Нелюбова. – И вы все это время были в плену?!

– Был… С августа месяца под именем рядового Иванова Ивана Ивановича находился в лагере для военнопленных недалеко от города Мулленбург.

Борис Нелюбов хорошо понимал и недоверчивое изумление Маннергейма, и искреннее удивление великого князя; за две недели пройдя около шестисот километров по тылам противника, Нелюбов и Мохов столько раз были на волосок от гибели и от того, что в конце концов их маскарад раскроется, что теперь, когда все было позади, и они наконец-то дошли до своих, он и сам, наверное, отказался бы поверить в подобную фантастическую одиссею, если бы кто-то посторонний рассказал ему об этом. Все прошлые дни, каждый раз, когда их останавливал вражеский патруль и Нелюбов предъявлял захваченные у немецкого офицера документы, он был готов к тому, что обман раскроется и их попытаются арестовать. Но документы были в порядке, немецкий Нелюбова безупречен, и их отпускали, иногда даже помогая выбрать маршрут. Осечка случилась только когда они прибыли к непосредственному месту командировки немецкого капитана фон Герстеля, где их уже ждали германские контрразведчики.

Но то ли немцы сами не предполагали, что те, кто убил их офицера и его ординарца, через какое-то время прибудут к месту командировки погибшего капитана, то ли сказался общий бардак, который царил в прифронтовых немецких и австро-венгерских частях, а может, удача опять решила осчастливить Нелюбова и Мохова своей ослепительной улыбкой. Так или иначе, но их вначале проморгали и хватились только тогда, когда Нелюбов вместе с командиром австрийского драгунского полка, на правах инспектирующего представителя германского Генштаба, поехал осматривать передовые укрепления союзников.

После получасовой поездки вдоль передовых позиций австро-венгров Нелюбов заметил скачущий к ним небольшой отряд немецких офицеров и, разглядев на их лицах охотничий азарт, понял, что отпущенное им с Савелием везенье кончилось и именно сейчас, когда до своих буквально рукой подать, нужно попробовать совершить прорыв. Застрелив очень любезного, но так ничего и не понявшего австрийского полковника, Нелюбов и Мохов в одно мгновение перемахнули передовые траншеи окапывающейся австро-венгерской пехоты и на полном ходу рванули в сторону, где они надеялись встретить своих. В полной мере понимая, что свои, заметив двух скачущих на их позиции немцев, могли не задумываясь и пристрелить.

– Нелюбов… Нелюбов…, – великий князь с неподдельным изумлением смотрел на поручика. – А не вы ли в одиннадцатом году застрелили подполковника Свечникова?

– Так точно, ваша светлость, застрелил… на дуэли… при совершенно равных возможностях. Выбор оружия был за мной, но на саблях он драться категорически отказался…

– Да уж! Если бы он это увидел, – великий князь кивнул в сторону австрийских позиций. – То и вовсе бы зарекся с вами поединничать, – Михаил Александрович покачал головой. – Охота ему было за свое хулиганство голову покласть.

Австрийская тяжелая артиллерия тем временем принялась с удвоенной энергией «перепахивать» недавнее поле битвы Нелюбова и австрийских драгун. Маннергейм, чувствуя ответственность за жизнь именитого представителя династии Романовых, с беспокойством смотрел на Михаила Александровича, который перехватил этот озабоченный взгляд, тут же сделал вид, что он его не касается.

Повернувшись к Нелюбову, теперь уже с открытой и дружеской улыбкой, великий князь произнес:

– Я тут к барону в гости напросился… Давайте вместе, мы ведь с вами, кажется, дальние родственники?

– Так точно, ваша светлость! Моя жена, Варвара Васильевна, приходится Наталье Сергеевне, вашей супруге, троюродной племянницей.

Великий князь при упоминании имени Варвары Нелюбовой смутился и, перестав улыбаться, как-то странно посмотрел на Нелюбова.

– Ах, да! Вы ведь ничего не знаете. Ну да ладно. Лучше уж я вам все расскажу, чем кто-либо другой…