Русский штрафник Вермахта - Генрих Эрлих Страница 32

— Не знаю, что привело вас к этой мысли, Вольф, но полностью солидаризуюсь с ней, — сказал он.

В мыслях у Юргена был полный раздрай. Он был уже рад согласиться даже с Куртом, с его последним выводом, но рассказ фрау Клаудии занозой сидел в сердце. Ох, не все так просто! Люди-то, возможно, везде одинаковы, да ситуации разные.

Теперь он сам искал возможности поговорить со старухой. Удалось лишь на следующий день, поздним вечером. Фрау Клаудия после ужина и нескольких чашек чаю расслабленно сидела на лавке у бани, привалившись спиной к стене, лелея уставшие руки в гамаке из полотняной юбки, чуть провисшей между широко расставленными ногами. Юрген опустился рядом.

— Мы вчера на станцию ездили, — сказал он, — я там ваших пленных видел.

— Да, берут людей в полон, гонят, как скот. Война, — сказала фрау Клаудия.

— Я и других там видел, те в немецкой форме были, сытые. Много.

— Есть и такие. Сколько их по окрестным деревням полицаями служит. Много, — повторила она за Юргеном.

— Вы говорили, что многие советской властью были обижены, пострадали от нее. Это они? — задал, наконец, свой вопрос Юрген.

— Те, кто от советской власти пострадал, в земле лежат, или под землей в колымских рудниках работают, или лес в тайге валят. А те, которых ты видал, те обиженные, но не властью. Богом обиженные.

— Это как? — не понял Юрген.

На дорожке, ведущей к бане, откуда-то возник Лаковски, окинул сидевших удивленным взглядом и быстро прошел мимо, что-то напевая под нос.

— Характера им бог не дал, — ответила фрау Клаудия, когда спина Лаковски скрылась за дальними кустами, — настоящего мужского характера. При советской власти жили не тужили, юлили, речи всякие правильные говорили, в колхозе или конторах работали, голосовали — в общем, все, что заставляли, то и делали. А иных и заставлять не надо было, сами делали и других заставляли. Теперь вот у вас точно так же холуйствуют. Все для того, чтобы сытно жрать, без меры пить и над людьми безнаказанно изгаляться. Это все от слабости. Кремня в них внутреннего нет. Силы. Сила — от бога.

— Те говорили, что они против советской власти борются, — сказал Юрген.

— Вот и боролись бы, пока эта власть была, — усмехнулась старуха. — Советская власть — это наша власть была, какая бы она ни была. Мы бы ее сами пережили. Без помощников. Без вас, то бишь. У себя свои порядки устанавливайте, а здесь, на нашей земле, мы как-нибудь сами разберемся, своим умом да с божьей помощью. Вот вы все — неплохие люди, я же вижу, и ты, и певун этот, — она махнула в сторону кустов, где скрылся Лаковски, — и Ганс, и этот, который надутый, со стеклышком в глазу, он тоже по-своему неплохой человек. Вы, если взять каждого, поодиночке, может быть, даже лучше, чем те, кто был. Но все вместе вы, — она чуть замялась, подбирая слово, — чужие.

— Мы — враги, — уточнил Юрген.

Фрау Клаудия нехотя кивнула и тут же поспешила опрокинуть опасное слово на других.

— Вот и те, которых ты вчера видал… Ведь они, мы так судим, к врагу в услужение пошли. Хуже врага стали. Потому как вы — люди подневольные, я же вижу, и все видят. А эти сами вызвались. Не любим мы на Руси предателей. Не по-божески это — родную землю врагу предавать.

В сгустившихся сумерках промелькнула еще одна тень. «По росту вроде как Кинцель, — подумал Юрген. — Вот ведь, поговорить спокойно не дадут. Спокойно! — усмехнулся он про себя. — Какое уж тут спокойствие? Пора, однако, сматывать удочки. И вообще, завязывать с этими разговорами».

— Большое спасибо, фрау Клаудия, вы мне очень помогли, — сказал он, поднялся и быстро пошел к дому.

Это был не конец истории. Она имела продолжение. Через два дня в батальоне случилось чрезвычайное происшествие: дезертировал Герберт Вернер, рядовой третьего взвода первой роты. Об этом на утреннем построении объявил майор Фрике. Обер-лейтенант Гиллебранд произнес приличествующую случаю речь. О малодушных трусах, о мягкотелых бабах, о подлых выродках, о вонючих тряпках и заячьих лапках. [15]Майор Фрике нетерпеливо посматривал на часы — уходило время для организации погони и облавы. Хорошо, что успели предупредить военную полицию, которая перекрыла все окрестные дороги.

В погоню отрядили третью роту во главе с Гиллебрандом. Бегом, в назидание обер-лейтенанту — нечего было так долго болтать. Но Гиллебранду бег — только в радость. Да и они все не возражали: и погода хорошая, и куда лучше, чем в земле копаться. Да и не спешили они особо, все равно Вернера не поймать. А то они не знают, куда он смылся — к иванам. Его там шиш достанешь. Наконец это и до начальства дошло. На вечернем построении о переходе на сторону врага Герберта Вернера, бывшего рядового третьего взвода первой роты, объявил майор Фрике, добавил пару крепких слов и немедленно распустил строй.

Они спокойно перекуривали в сторонке, когда к ним подошел Гиллебранд. Поинтересовался, как им сегодняшняя пробежка, не натер ли кто-нибудь ноги или промежность, потом вдруг резко повернулся к Юргену и гаркнул, впившись глазами в его лицо:

— О чем вы разговаривали с этой русской?

— Я? Разговаривал? — вопрос застал Юргена врасплох, и он, по выработанной еще в детдоме привычке, тянул время.

— Да!

— Ах, да, — с показным облегчением повторил Юрген, — я перекинулся с ней несколькими словами по-польски. Языки оказались очень похожи. Я провел…

— Я внимательно изучил ваше личное дело! — оборвал его Гиллебранд. — Но вы разговаривали долго! О чем?!

— Она рассказывала мне о зверствах большевиков, — ответил Юрген.

— И что?!

— Я не узнал ничего нового, герр оберст, — Юрген совсем успокоился и думал лишь о том, чтобы на его лице не появилась предательская ухмылка, знал он за собой этот грешок, — все в точности соответствовало вашим беседам, герр оберст.

Гиллебранд был не прост, но и его тон Юргена ввел в заблуждение.

— Хорошо, — сказал он, — вы прошли это испытание, Вольф. — Он надел самую открытую из своих улыбок. — Вы, надеюсь, понимаете, что я ни секунды не сомневался в вас. Но, — он сделал многозначительную паузу, — бдительность — превыше всего! Не забывайте о Герберте Вернере, об этом волке в овечьей шкуре, этом двуличном ублюдке, который воровски вкрался в наше доверие, об этом предателе, презревшем законы военного товарищества… — ну и все такое прочее. Не пропадать же зря заготовкам для несостоявшейся речи. — Итак, бдительность — превыше всего! — повторил он напоследок полюбившийся лозунг.

— Так точно, герр оберст! — Юрген выкатил грудь и глаза — образец ревностного солдата.

— Вольно! — с поощрительной улыбкой сказал Гиллебранд и, наконец, оставил их одних.

Юрген попытался припомнить, кто маячил поблизости, когда он разговаривал с фрау Клаудией.