Застава в огне - Александр Хорт Страница 33

Глава 4 Шашлычная на перекрестке

Щурясь от утреннего солнца, Стольников распахнул окно и невольно залюбовался открывшимся взору пейзажем. На фоне рассветного неба возвышались горы, величавые и спокойные, как символ вечности и мудрости. Вот так же они стояли миллионы лет назад. Им незнакома повседневная суета, обманы… сбор компромата. Если бы люди были, как горы! Андрей подумал, что в журналистском комментарии такое сравнение вполне уместно, и не поленился, подойдя к столу, записать его. Потом опять вернулся к окну. Взглянув на горы, он перевел взгляд направо. В поле его зрения попали строения заставы, силуэт пограничной вышки. Эти творения человеческих рук на фоне красивого природного рельефа выглядели до смешного жалкими. Стольников отошел от окна и принялся собирать сумку. Хотя и недолго прожил в этой комнате, меньше суток, однако успел изрядно разбросать вещи где попало.

Возился до тех пор, пока зашедший Ропшин не позвал его на завтрак. Андрей даже побриться не успел, да и непривычно ему было бриться в такую рань. Из сочувствия к перенесенным им страданиям Андрея накормили до отвала: котлета с макаронами, яичница, да еще к чаю дали бутерброд с сыром. Потом он наскоро побрился и вместе с Ропшиным поехал в погрангородок.

Было всего лишь десять минут пятого. На вопрос Андрея, почему едут так рано, разведчик объяснил:

— Чтобы поменьше народу тебя видело.

— А я бы сейчас с удовольствием пообщался с людьми.

— Да уж понятно. Поболтавшись-то по горам в одиночестве…

За этот день он и Ропшин, можно сказать, покорешились. Разведчик стал для Стольникова уже не Георгием Тимофеевичем и даже не Георгием, а просто Жорой.

Пятнистый, как камуфляжная форма, вертолет уже стоял на площадке. Подойдя к нему, Андрей оглянулся — перед ним лежал маленький, пустой в это раннее время городок. Он посмотрел на небо, на горы вдалеке, улыбнулся. Теперь он был человеком, умеющим расслабляться без стимуляторов и ценить каждое мгновение жизни.

— Надоели мы тебе. Но ничего, месяц пролетит быстро, вернешься в свою Москву, снова акклиматизируешься там. Вряд ли тебя в наши края еще потянет.

— Почему же? Приеду. Обязательно. И знаешь зачем? — Он грустно улыбнулся, вспомнив Юсупа. — Чтобы охранять Восток от Запада и Запад от Востока. Доступными мне средствами. Добиваться, чтобы они когда-нибудь встретились по-доброму…

Разведчик с недоумением смотрел на него. И Стольников опять улыбнулся — пусть спишет его фразу на журналистскую цветистость. Не объяснять же, что он цитирует слова афганского мальчика.

— A-а… ну, может быть и такой вариант, — вслух прореагировал Ропшин. — Не при нашей жизни…

Они остановились возле вертолета. Пилот сказал, что готов к вылету.

— Ну, всего наилучшего, Андрей. Тебя встретят, все объяснят.

— Как?! — оторопел Стольников. — Я думал, ты летишь со мной.

— Нет, Андрей, я сегодня другим бортом в Душанбе. Нужно вашу посылочку передать.

Достал из кармана золотую ручку Надир-шаха в прозрачном пакетике. Стольников взглянул на пустяковый предмет, из-за которого приключилось столько несчастий. Зачем ее украл Гароян? Какую ценность она могла представлять? Почему ручкой заинтересовались спецслужбы? Очень интересно. Но, наверно, спрашивать все-таки не стоит. Хотя внешне они подружились, но все-таки Ропшин — очень непростой человек, лучше держаться от него подальше.

Пилот открыл дверь салона вертолета, и они крепко пожали друг другу руки.

— Спасибо, Жора, счастливо оставаться. Только, пожалуйста, разыщите этого мальчишку Юсупа. Помнишь, я о нем говорил. Жалко его, он там совсем один, а ведь еще ребенок.

— Уже ищем, не сомневайся.

Однако Стольников сомневался. Он посмотрел в серые ропшинские глаза, пытаясь понять, что скрывается за этим взглядом: равнодушие или спокойствие сильного профессионала. Нет, не разобрать.

В этом неопределенном состоянии Стольников сел в вертолет, который тут же поднялся в воздух. И пока можно было разглядеть все уменьшающуюся фигуру Ропшина, тот прощально махал ему рукой.

Официально Аскеров был отстранен от должности начальника заставы, теперь у него был неопределенный статус и теперь увеличилось число вышестоящих по званию, чьи задания он должен был выполнять. Хорошо, что Клейменов был в курсе дел и не только не препятствовал, а всячески помогал Мансуру. Например, сегодня по его просьбе послал на встречу с афганским информатором.

Шестнадцатилетний Сафар оказался на редкость исполнительным парнем. Он без устали ходил по окрестностям, разговаривал с людьми и в конце концов наткнулся на военный палаточный лагерь, в котором, по его прикидкам, обретались сотни полторы боевиков. Уже по одежде было видно, до чего разношерстная публика собралась там: одни в камуфляжной форме, другие в драных халатах, третьи в спортивных костюмах. На головах — береты, чалмы, бейсболки. Все разбиты на группки, с каждой занимается инструктор.

Ранним утром оба почти в одно время прибыли на условленное место. Мансур добрался пешком, Сафар приплыл на резиновой камере, укрепил ее в зарослях камыша. Там они и беседовали, неторопливо жуя лепешки, которые принес Мансур.

— Наемники каждый день приезжают туда: пуштуны, панджабцы из Пакистана, много арабов, белые тоже есть. Всякие ящики им привозят. Моя двоюродная сестра однажды видела, как им привезли пушки. Ну и гранатометы, и минометы — все там есть.

— Что они сами говорят по поводу своего лагеря?

— Ничего. Они ни с кем не разговаривают. Местные в том лагере бывают редко, только когда им заказывают провиант. А так туда никого не пускают. Усиленные посты стоят.

— Значит, точно никто не знает, зачем они здесь?

— Насколько удалось узнать, боевики хотят сжечь одиннадцатую заставу. Отомстить за сына Сафар-Чулука.

Аскеров услышал то, что ожидал, — подтверждение своих подозрений. Сын Сафар-Чулука погиб на их участке, в стычке с наркокурьерами его застрелил Виктор Самоделко. Одиннадцатая застава тут ни при чем.

— Откуда же все знают, если никто из боевиков ничего не говорил? — спросил Мансур.

— Во всех духанах только об этом и разговоров. Наверное, кто-то случайно проболтался. Такое часто случается.

— Может, даже известно, когда они нападут?

— Чего не знаю, того не знаю. Сроков никто не называл.

— А ты можешь узнать?

Сафар с жалостливым видом поскреб затылок.

— Трудно, конечно. Если кто вопросы задает или ходит там, где нельзя, такого сразу к Селиму везут. Раньше Хаким мог пожалеть, а этот брат его — настоящий зверь. Сразу бьет, все равно кого — старого или молодого. Если на реке меня поймает, вообще шкуру сдерет. Поэтому точно обещать не могу.

— Хорошо. Не рискуй, но при случае постарайся. — Мансур встал и кивком указал на лежавший на берегу мешок, с которого Сафар давно не сводил глаз. — Бери, это тебе. Ты заслужил.