Романтик - Николай Прокудин Страница 36

Рота спустилась в долину при огневой поддержке моего взвода и принялась прочесывать кишлачок. Там было всего-то с десяток домов, и через пару часов из всех дворов появились дым и огонь. Время от времени слышны были одиночные выстрелы, короткие очереди или взрывы гранат.

Вдруг земля в нескольких местах на хребте вздыбилась от разрывов мин. Раздался треск очередей с вершины невдалеке.

— Мурзаилов! Видишь, откуда бьют?

— Да, вижу.

— Вот и стреляй короткими очередями туда, экономь патроны. Прижми минометчиков, не давай стрелять.

Я взял радиостанцию и передал, что нас обрабатывают «духи». По высоте и дальше за ней ударила полковая артиллерия. Накрыли гаубицы кого или нет — неизвестно. Мне дали сигнал, и мы помчались к своим. Через кишлак бежали, не задерживаясь. Вдоль дувалов и в арыке лежали несколько трупов мужчин. У дороги валялась лошадь, а за ней и всадник в неестественной позе. Вот и не ускакал. Трупный запах начинал витать в воздухе. Быстро! Было жарко, однако.

Броня подошла к окраине кишлака, и рота усаживалась на БМП. Возле командирской машины стояли семеро бородатых и небородатых аборигенов, положив руки за голову.

— Вот, видел, замполит, сколько наловили? — улыбался Сергей. — Сейчас их разведке сдадим, пусть морочатся. Подгоняемые прикладами и пинками пленники влезли на бронемашины, и колонна быстро двинулась к полковому лагерю.

Когда сидишь на башне и твои ноги отдыхают, когда пыльный ветер обдувает твое лицо, когда много еды, воды, становишься почти счастливым. Можно даже подремать, помечтать, пофилософствовать.

Например, какого черта я здесь забыл? За каким хреном меня сюда занесло? Ведь полстраны и знать не знает, где этот Афганистан. А что мы здесь воюем, вообще, почти никто в Союзе не знает. В газетах написано, что я и мои солдаты сажаем деревья, строим школы, восстанавливаем дома и мечети, помогаем убирать урожай.

Сколько же урожая я помог собрать, давя гусеницами виноградники, а как удобно ремонтировать жилье, стреляя по нему из гранатомета. Радости у местных жителей от моего присутствия не наблюдалось, глаза счастьем не светились. Никто нам был не рад. Я совсем не так себе представлял все это.

Интернациональная помощь — это как война в Испании, где полмира помогало в борьбе с фашизмом.

А что тут? Мы воюем с местным населением, а также добровольцами или наемниками со всего света. Негры, арабы, европейцы А успехи наши такие же, как и успехи американцев во Вьетнаме. Чем больше воюем, тем больше воюют против нас. На место убитого отца встает сын, за погибшего брата мстит младший брат. Так может продолжаться до бесконечности. За пять лет ситуация только ухудшилась. Контроль осуществлялся за шестнадцатью-двадцатью процентами территории страны, да и то только там, где находились военные городки, посты и заставы.

В официальной пропаганде, которую я толкаю на политзанятиях, говорилось: если бы мы сюда не вошли, то в Афган вошли бы американцы. Это, конечно, вряд ли, а если бы и вошли, то по горам вместо меня ползали бы Биллы и Джоны. Хотя им Вьетнама по самые гланды хватило.

Вероятно, Брежневу и компании захотелось расширить лагерь социализма. Экзотического социализма, в условиях средневековья. Есть же социализм в Туркмении и Таджикистане. Почему бы не построить его еще в одной азиатской стране?

А то, как же так: Ленин, Сталин, Хрущев лагерь расширяли, а при товарище Брежневе — все по-прежнему.

Ну, а затем генсеки стали умирать один за другим, совсем обветшало руководство страны. А что делать с этой войной — никто не решил. Не до того, не успевали. Пришел к власти, опубликовал мемуары и умер. Да и наша военная верхушка просто так войну не отдаст. Должности, звания, награды. Одних героев-генералов уже не один десяток. Стрелки на карте в уютном кабинете рисовать — не в атаки ходить и под бомбежкой трястись. Небольшая война — самое выгодное дело для высокого командования из министерства и генштаба: уважение появляется у руководства страной (не даром хлеб едят, деньги получают), растет военный бюджет. В общем, за непонятные высокие идеи отдуваются солдаты и младшие офицеры. Вот теперь Сашку Быковского и экипаж МТЛБ сожрал молох войны…

Руки грязные, рот забит пылью и песком, потное тело чешется, помыться бы… Несбыточная мечта… И несбывшаяся. Пока доползли до своих, уже стемнело, полевую баню свернули. Вот так всегда: все — для тыла, все — для штабов, все — для победы. А для фронта…

* * *

Рано утром роты подтянулись к вертолетной площадке. Успели только пополнить запас патронов и гранат, получить паек на трое суток, набрать воды во фляжки.

Офицеры и сержанты шумят на солдат, я тоже внес свой вклад в суету, подогнав несколько бойцов легкими затрещинами. Не успеваем, поэтому торопимся.

Поздоровавшись с разведчиками, вдруг заметил висящего на дверце БМП одного из вчерашних наших пленников.

Он стоял на цыпочках, голова свесилась на грудь, руки были скручены за спиной, а от связанных запястий была протянута петля на шею. Легкий ветерок шевелил на голове волосы и бороду.

— Что с ним, Петро? — спросил я у взводного-разведчика.

— Злой был очень и ругался, подвесили к дверце, надо было на цыпочках стоять. А он, гад, ругался и плевался. Ну, я ему и дал по «кокам». Зачем он встал на ноги, так ведь дышать невозможно, — ухмыляясь, ответил Турецкий.

— Ну, вы живодеры!

— Ладно-ладно, умник, пойди с ними поговори по-хорошему, может, чего расскажут. Этот как встал на ноги и захрипел, так остальные наперебой все рассказывать начали.

— Хотя бы сняли его, а то завоняет и закоченеет.

— Ваш «дух» — вы и снимайте. Нам он уже ни к чему.

— Да пошел ты к черту! — я сплюнул в песок, и, закинув поудобнее автомат через плечо, двинулся за ротой.

Рядом проходил афганский батальон. «Зеленые» с ужасом смотрели на подвешенного. Мусульманин не должен быть повешенным — к Аллаху не попадешь в рай. Их командор что-то громко говорил нашему командиру полка, оживленно жестикулируя.

Подполковник, как африканский носорог, налетел на командира разведроты.

— Мудаки! Вы что вытворяете?! Почему «дух» на БМП висит на всеобщее обозрение?! — с этими словами «кэп» врубил разведчику мощную оплеуху.

Галеева назначили ротным неделю назад, это был его первый рейд — и такой прокол.

— Ты что, всех нас под монастырь подвести хочешь, п… к х… в? Царандовец доложит в штаб, что мы тут над пленным зверствуем, и ты с роты слетишь, а я — с полка! Я тебя в порошок сотру, морду разобью, б.., п…ст. — Далее нецензурная брань продолжалась минут пять.

Все это время командир тряс Сашку Галеева за грудки с такой силой, что его голова раскачивалась, как маятник. Ротный был на две головы выше, да и подбородок поднимал вверх, поэтому дать по физиономии командир никак не мог, а мог только треснуть пару раз в грудь.