Офицер. Сильные впечатления - Сергей Морозов Страница 38

Ничто не могло устрашить Риту Макарову. С достоинством Клеопатры она встряхнула рыжими волосами и сказала:

— Запомни, ты потрясающе выглядишь. От одного твоего вида у них окаменеет предстательная железа!

* * *

Сразу три камеры хищно нацелились на Машу в студии, но обаять она должна была только ту, на которой горела сигнальная лампочка. К воротнику ее черной блузки из тончайшего шелка прикрепили маленький микрофон, а в ухо забуровили микронаушник.

Дежурный режиссер сделал ей знак.

— Приготовься!

Пошел отсчет времени, и Маша, словно впадая в сомнамбулическое состояние, вдруг въяве узрела перед собой вчерашнюю картину: торжественно брошенные к ее ногам звездно-полосатые трусы… И тут же ощутила себя так, словно изнутри ее озарил пронзительно-радостный свет. Она чувствовала, что завладела некой триумфальной энергией. У нее в ушах прозвучало сакраментальное: «Возьми его!», и она начала излагать предложенный ей текст.

Это был комментарий к сюжету, в котором рассказывалось о том, как какой-то гражданин купил по случаю ракетную установку, чтобы разделаться с другим гражданином, а тот в свою очередь обратился в ООН с просьбой немедленно прислать миротворческий контингент. Неизвестно, чем закончился бы этот конфликт, если бы дело не разрешилось естественным порядком: у первого гражданина кончились боеприпасы, а второй, так и не дождавшись миротворческого контингента, скоропостижно скончался от сибирской язвы.

Словом, все произошло так быстро, что Маша даже не успела испугаться. Она все еще продолжала улыбаться в объектив телекамеры, когда к ней подошли Рита Макарова, Артем Назаров, сам господин Зорин и еще какие-то люди.

— Прекрасно, — сказала Рита, нежно обнимая подругу.

— Чудненько, — похвалил Артем. — Даже очень.

— Супер! — раздельно произнес господин Зорин. — Чтоб я пропал!

Маша только хлопала глазами и благодарила Бога, что тот ее не выдал, и черта, что у того еще хватало терпения сочинять подобные сюжеты.

Зеленый переулок неподалеку от Тишинки, на который смотрели два окна снимаемой Машей квартиры, заливал серебристый электрический свет. Редко-редко проносились, ошалело взвизгивая на поворотах, дорогие иномарки. Три копченых цыпленка, принесенные Ритой и Иваном, и бананы, купленные Машей на Пушкинской, были съедены. Было выпито также и шампанское. Обе бутылки. Рита сидела на бухарском ковре, положив голову на диванчик, а Иван лежал, устроившись головой у нее на коленях. Маша сидела в кресле и с удовольствием смотрела на них. Они не замечали, как летит время, болтая о том, о сем и вспоминая о забавных ситуациях и случаях. С некоторого временного удаления многое казалось забавным, таковым, по сути, не являясь. Маша старалась держаться мыслями подальше от настоящего, которое изрядно ее озадачивало, и от будущего, которое и вовсе находилось в густом тумане.

— Ну мы у тебя засиделись, — спохватилась Рита, по-кошачьи потягиваясь.

— Не то слово. Я уже засыпаю, — добавил Иван и с трудом поднялся на ноги.

Когда Маша представила, что вот-вот останется одна — перед лицом настоящего и будущего, то ужасно запаниковала.

— Ночуйте у меня! — взмолилась она.

— Что ты! — воскликнула Рита. — У нас же собака дома одна.

— Господи, а я? Я хуже собаки?

— Ты можешь самостоятельно справиться с некоторыми вещами, а она — нет, — вздохнула Рита. — Она, бедная, будет терпеть и мучаться. Кроме того, она некормленая… — Она вопросительно взглянула на мужа.

— Понял, — ответил Иван, переводя взгляд на Машу, — и иду кормить собаку, а вас оставляю друг другу.

— Милый, милый Иван! — прошептала Маша, обнимая его. — Мне так тяжело оставаться одной!

— Хорошо бы вам все-таки немного поспать, — сказал он, обращаясь к обеим женщинам.

Рита послушно кивнула и наградила Ивана поцелуем в щеку.

— Спасибо, котик. Увидимся на студии. Всего через несколько часов. Ведь сейчас уже далеко за полночь.

Когда Иван ушел, Маша достала из шкафа матрас, простыню, одеяла и две подушки и устроила на бухарском ковре шикарное ложе. Обе устроились поудобнее, и Маша, подперев щеку ладонью, проговорила:

— Что же это такое — с тех пор как мне улыбнулась удача на телевидении, в личной жизни сплошные проблемы!

— Телевидение тут ни при чем, — резонно заметила Рита. — Насколько мне известно, твоя личная жизнь и раньше не отличалась особой устроенностью. Просто ты, извини за выражение, мудохалась со своим Эдиком и вообще не видела белого света. Уж я-то помню!..

* * *

Ну уж это дудки! Маша тоже ничего не забыла. Прошло уже больше двух лет, а ощущения того дня, когда она впервые вышла в эфир в качестве ведущей и основного репортера программы криминальных новостей, были свежи, словно это было вчера.

Небольшой пятнадцатиминутный выпуск — сводка событий за неделю — был плотно упакован разнообразными сюжетами. С первого же захода Маша хлебнула всей той звездной романтики, о которой так красноречиво распространялся господин Зорин — еще до того, как оказался без своих исторических трусов.

Маша карабкалась по загаженным лестницам аварийных домов, наступая на крысиные хвосты. Брала интервью у пострадавшего в дорожно-транспортном происшествии; у раненого в бандитской разборке случайного прохожего; у дворничихи, которую только что изнасиловали между мусорными баками; у гражданина, которого врачи вернули к жизни после того, как тот упал со своего балкона на оголенные провода трансформаторной будки… Провожаемая мутными взглядами, она в сопровождении телекамеры посетила молодежную тусовку, где публика колотила друг друга гитарами и кастетами. Заливаясь слезами, она сидела на корточках возле завернутого в тряпки трупика младенца, найденного застрявшим в мусоропроводе, а телеоператор наводил объектив то на ее покрасневший нос, то на жалкий комочек посиневшей плоти. Испепеляемая праведным гневом, Маша размахивала микрофоном на фоне скопившихся на вокзале беженцев из Средней Азии…

Если в своих коротких комментариях к происшедшему ей не удавалось подобрать достаточно пронзительных слов, чтобы заклеймить причину очередной трагедии, она ощущала жгучий стыд и виновато улыбалась в камеру. Эта характерная неожиданная улыбка сквозь слезы и гнев с первого же момента сделалась визитной карточкой Маши. Она верно угадала ту самую интонацию, которая в совокупности с ее чувственной внешностью сделала ее такой неотразимой в глазах телезрителей и тех, у кого ей доводилось брать интервью. Именно эта улыбка стала волшебным ключом к сердцам и тех и других. Тысячу раз прав оказался господин Зорин, который отважился на этот эксперимент.

Женская красота в адских отсветах насилия — было самое то.

В тот самый вечер, когда на телевидении взошла новая звезда, событие было решено отметить в расширенном семейном составе — с участием папы и мамы, сестры Кати и ее мужа Григория, а также родителей Эдика. Как-никак Маша все еще была его женой, и, поскольку развод все еще оставался для нее чем-то пугающим, ей хотелось, чтобы и муж, и все ближайшие родственники, обидно равнодушные к ее творческой деятельности, хотя бы отчасти разделили ее радость. Ей хотелось, чтобы они хоть немного прочувствовали ее новое качество. Чтобы и у них в семье было все «как у людей».