Тайны и судьбы мастеров разведки - Сергей Маслов Страница 39

— Михаил Матвеевич за заслуги в разведывательной работе был награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Трудового Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды и мно­гими медалями. Но мне интересно вот что: ваш отец дваж­ды получал нагрудные знаки почетного чекиста. Я слышал, что у разведчиков особое отношение к этой награде.

— Она в действительности ценится разведчиками выше любого ордена. Отец был награжден двумя знаками почетного чекиста. А этой оценки в среде разведчиков удостаивались очень и очень немногие.

— Он прожил трудную жизнь. Для этого ему нужно было быть необычайно волевым человеком. Да и крепким здоровьем обладать. Был ли он физически сильным чело­веком?

— Он был ниже меня ростом, худощавый, ничего лиш­него. Но в детстве и я восхищался его бицепсами. Вот, думал, старик, а такие мускулы. А старик, между прочим, был в моем сегодняшнем возрасте. Ну, а я-то стариком себя сейчас никак не считаю.

Что касается воли... Я полагаю, что это и была воля разведчика к выживанию. И совершенно естественная, но необычайно сильная воля обычного человека к жиз­ни. Когда он умер, провели вскрытие. В свидетельстве о смерти была указана лишь одна причина, потому что для указания всех остальных было просто слишком мало места на бланке. А в справке весь букет его недугов был описан полностью. Там было столько всего, что врач сказал: уди­вительно, как отец со всем этим букетом дожил до 74 лет. Знаете, такие эмоциональные потрясения запоминаются надолго. И вот я помню, что после этих слов врача, в со­знание мое буквально ворвались строчки Киплинга. Это было стихотворения «If» — «Если». Из русских переводов я бы предпочел строчки Михаила Лозинского:

«Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно все пусто, все сгорело И только воля говорит: «Иди».

У меня есть чувство, что эти строчки очень точно отра­жали физическое состояние отца в последние годы. И мне кажется, что он по этому киплинговскому «If' и жил. Хотя он мог и не знать этого стихотворения.

— Размышляя логически, ио-моему, не так уж трудно догадаться, за какого рода работу Михаил Матвеевич по­лучил букет болезней, равно как и свои высокие награды. Достаточно представить тогдашнюю, насквозь прогер­манскую Турцию и все опасения советского руководства по поводу очень даже вероятного ее вступления в войну против СССР — особенно в критическую осень 1942 года, когда вермахт рвался не только к нефтепромыслам Ка­спия, но и к выходу побережьем Черного моря в район Батуми. А это уже была граница с Турцией. Вряд ли тогда турецкие власти избежали бы искушения оккупировать Закавказье.

Взять иример Рихарда Зорге. В обывательском сознании сложилось устоявшееся мнение, будто главной его заслугой было сообщение о дате нападения Германии на СССР. Но об этом разведчики сообщали в Центр из разных стран. Се­годня самым серьезным достижением Зорге признается его информация о том, что Япония воздержится от нападения на СССР, пока Германия не добьется решающих успехов на Восточном фронте. Собственно, информацию подобного рода — о степени готовности и решимости Турции всту­пить в войну против СССР — ждали в Центре.

Далее. По мере продвижения Третьего рейха к своему краху — Турция — не только Швейцария! — превратилась в очень удобную переговорную площадку для торговли между Германией, ее сателлитами и нашими западными союзниками по поводу заключения сепаратного мира. Не­безызвестный Вальтер Шелленберг во время своего вояжа в Турцию обратился к фон Палену «в надежде осуществить планы заключения компромиссного мира, учитывая его контакты с Ватиканом». Об этом Шелленберг откровенно писал в свих мемуарах.

Так что думаю, нет ничего необычного в том, какое огромное значение Центр придавал работе советской резидентуры в Турции и почему он так высоко оценивал ее заслуги.

— По поводу планов нападения турок на Советский Союз. Я точно знаю, что они разрабатывались. Турецкий штаб получил для этого соответствующую директиву. Я знаком с документами на этот счет. Что касается тай­ных сепаратных сделок наших союзников с воюющими против нас странами, то в «Очерках истории российской внешней разведки» можно прочесть, что советская раз­ведка получила сведения о том, что Венгрия, последний воюющий против нас сателлит Германии, избрала Стамбул местом проведения секретных переговоров с англичанами и американцами. Наша стамбульская резидентура добыла достоверную информацию о ходе и содержании этих кон­фиденциальных бесед. 13 октября 1944 года эта информа­ция была доложена Сталину, Молотову, Берии. Конечно, это было достижением загранточек советской разведки в Турции. Их информация этого плана, которая шла из Стам­була, имела стратегическое значение. Если бы Германии и ее союзникам удалось заключить сепаратные соглашения, то послевоенный мир был бы другим, не Ялтинским.

Конечно, Ценр интересовали сведения о военных при­готовлениях Турции и о попытках Германии втянуть ее в войну. Но главной задачей все же было не допустить развития событий по такому сценарию. А это значило входить в контакг и работать с людьми на уровне высшего руководства страны. Из мемуаров П.А. Судоплатова из­вестно, что перед разведкой ставилась задача превращения Турции — где было много греков, болгар, представителей других диаспор — в плацдарм для формирования неле­гальных резидентур в Греции, Югославии, Болгарии, на Балканах вообще.

В принципе о многом из того, чем занимался мой отец, можно было бы догадаться. Многое можно было бы до­мыслить и, наверное, оказаться недалеко от истины. Но я не хочу домыслов. И, думаю, меньше всего хотел бы их мой отец.

— Как вы думаете, ваш отец любил Турцию?

— Мне кажется, да. Именно любил. В общем-то нельзя сказать, что он работал против Турции. Главным-то про­тивником и там для него была Германия. А если и против Турции — то только в той мере, в какой это требовалось для обеспечения безопасности нашей страны.

Незадолго до смерти отец раздал, раздарил практически всю свою библиотеку. Но вот книги о Турции, фотографии, видовые открытки и карты страны оставались у него до последнего дня.

Да я с его картами Стамбула ездил в этот город в нынешнем году. Хотел подсобрать дополнительный материал для книжки. Не могу писать, если не представляю улиц, по которым он ходил. Я был там в консульстве, которое стоит на прежнем месте.

Я не видел Турции, потому что был только в Стамбуле. А Стамбул — это ни в коей мере не Турция, как Нью-Йорк — не Америка, а Москва — не Россия. Но он похож на некую модель мира с полиэтничностыо его населения, с многоликостыо его кварталов — фешенебельных и тру­щобных. Поработать в Стамбуле — все равно что порабо­тать сразу в нескольких странах. Для понимания условий работы отца, где ему всегда нужно было оказываться в положении своего среди чужих — самых разных — это, конечно, много значило.

— У меня нет сомнений, что ваш отец, оглядываясь на свой жизненный путь, мог со спокойной совестью сказать, что прожил жизнь не зря. Но очень часто люди — и вовсе не в преклонном возрасте — приходят к такому умоза­ключению: если бы я выбрал не эту профессию, я бы стал тем-то или тем-то. Может ли разведчик позволить себе в своих высказываниях подобную вольность?