Сталинградский калибр - Сергей Зверев Страница 4

– Да, я попозже отправлюсь по экипажам, – одобрительно кивнул замполит. – А сейчас я хотел бы тебе представить военкора из «Сталинградской правды». Он прибыл только сегодня, но без тебя я его никуда не пускал. Сидел в столовой, очерк писал.

– Военкор? – Алексей пожал плечами. – Ну, зови своего журналиста. И скажи там дежурному, чтобы чаю нам принес, что ли! Гость все-таки.

Соколов углубился в изучение карты предстоящих боевых действий. После совещания он хорошо представлял, как планировалось провести этот рейд. Но еще лучше лейтенант знал, что планы часто нарушаются из-за факторов, которые до последнего останутся неизвестными. Особенно это касается таких операций, как «разведка боем». Когда нет данных о силах противника в полосе предстоящего наступления, когда есть угроза наступления врага на твоем участке и надо ввести фашистов в заблуждение относительно планов командования Красной Армии, тогда и применяется этот способ разведки. Враг проявит себя полностью, раскроет свои возможности и силы тем ярче и полнее, чем сильнее и правдоподобнее будет наноситься удар. И сейчас будет задействован весь корпус.

Алексей был переведен в 24-й танковый корпус сразу после боев за Воронеж. Он знал, что генерал Баданов принял войска в апреле после тяжелых боев под Харьковом, когда корпус потерял две трети личного состава и техники. Части вывели на переформирование. И сейчас корпус находился в составе резерва Верховного Главнокомандующего. У Баданова были три танковые бригады: 4-я гвардейская танковая, 54-я танковая, 130-я танковая, а также 24-я мотострелковая бригада, 658-й зенитно-артиллерийский полк и 413-й отдельный гвардейский минометный дивизион. Рейд задумывался сложным по своим задачам и глубине проникновения на территорию, занятую фашистами. На сегодняшний день, как было известно Соколову, в корпусе укомплектованность танками составляла 90 %, личным составом – 70 %, автотранспортом – 50 %. Всего в его составе насчитывалось более 91 танка Т-34 и Т-70.

Изучая топографическую карту, Алексей прикидывал, где будет удобнее развернуть танки своей роты на юг и атаковать Заозерную так, чтобы для врага это было полной неожиданностью. Будет с ним стрелковое подразделение или придется брать Заозерную только танками? Скорее всего, будет десант на броне, потому что автотранспорта маловато в корпусе, и пополнить нехватку уже не успеют. Да и за время рейда в первые дни техника уже понесет потери. Значит, можно не вламываться в станицу броней. Подавить огневые точки, дать возможность пехоте войти за первые дома и закрепиться там. Охватить станицу с двух сторон, выявить узлы обороны, а потом совместными усилиями с пехотой разгромить врага.

– Разрешите, товарищ командир? – раздался за спиной мягкий и какой-то совсем невоенный мужской баритон.

Соколов повернул голову. У двери стоял высокий молодой мужчина в военной шинели с одиноким кубиком младшего лейтенанта на петлице. Гость был весь какой-то нескладный: и шинель на нем топорщилась, как на новобранце, и шапка была натянута глубоко на уши. Да и стоял младший лейтенант сутулясь, опустив плечи и чуть наклонив голову, будто с интересом к чему-то прислушивался. Неловко поднеся пальцы к ушанке, гость представился:

– Младший лейтенант Ванюшкин. Военный корреспондент газеты «Сталинградская правда». Прибыл в ваш корпус для написания очерка о танкистах. В политотделе меня направили в том числе и в вашу роту. Мне бы хотелось написать про ваш танк «Зверобой». А заодно и про сегодняшний бой.

– Проходите. – Соколов подошел к корреспонденту и пожал его неожиданно твердую сильную руку. – Сколько вы всего перечислили. Боюсь, вам целый цикл очерков придется писать. Рота новая, я ее получил недавно и в боях, кроме сегодняшнего ночного, с ней еще не участвовал. Так что писать о боевом пути подразделения нечего.

– А танк? Ваш «Зверобой»? Я про него уже столько наслушался, но мне хотелось бы и с вами и с экипажем танка познакомиться, побеседовать. Это же такая история, что сразу за душу берет. И мне хочется, чтобы читателей тоже за душу… и гражданское население, и бойцов.

– Тут вы правы, – улыбнулся Алексей. – О таком стоит написать, и я горд, что именно в моей роте этот танк, что именно с его экипажем я воюю почти с самого начала войны. Об этом должны знать советские люди, что весь народ кует победу. Что не только на фронте, но и в тылу. Что матери дарят сыновьям боевую технику, дают в руки оружие, которым они будут бить врага.

– Расскажете про танк, который мать подарила вашему танкисту?

– Конечно! Да вы раздевайтесь, и давайте знакомиться. Меня зовут Алексей. – Соколов снова протянул руку.

– Ванюшкин, Олег! – корреспондент снова пожал руку танкисту и принялся расстегивать шинель. – Я, знаете, не сразу на фронт попал. Меня признали негодным для строевой службы. В детстве у меня был перелом ноги, срослось неправильно, и одна нога немного короче. Говорят, если было бы хоть техническое образование, можно решить. Куда-то во вспомогательные войска, службы. А я историк по образованию, чем могу помочь армии? А потом политрук знакомый подсказал, куда пойти. Он знал, что у меня получается писать на исторические темы, и рассказывать умею. Я даже начал писать исторический роман. Он и говорит, мол, у тебя «язык подвешен», иди в военкоры. Вот так и получилось, взяли меня и даже звание присвоили. Я младшим политруком был, а теперь, когда политруков упразднили, стал общевойсковым младшим лейтенантом. Вот так!

В избу с шумом ввалились двое солдат из комендантского взвода. С ними вернулся и Краснощеков. Поздоровавшись с корреспондентом, замполит принялся рассуждать о пользе пропаганды в действующей армии, а заодно и руководить солдатами, которые принесли вскипевший чайник и стали разжигать печь, чтобы можно было его подогревать. Да и в избе было, честно говоря, уже холодновато. Соколов поморщился. Душевного разговора не получится, если в беседе будет участвовать и замполит. Ванюшкин Алексею понравился. Было в нем что-то искреннее и простое, что сразу располагало к нему собеседника.

Они сидели за столом, за чаем, и теперь уже корреспондент, выслушав историю танкистов, принялся рассказывать, что ему довелось увидеть и пережить в Сталинграде. Он там был почти непрерывно с августа и видел очень многое.

– Знаете, – глаза Ванюшкина сделались темными, а голос хриплым и напряженным, – видеть гибель наших солдат было не самым страшным. Мы с вами надели военную форму и пошли воевать. И каждый из нас готов умереть в бою за Родину. Я видел много геройских смертей. Таких, что слезы злости душили, а в груди поднималась волна гордости за наш народ, который родил таких богатырей. Самое страшное сделали фашисты с мирным населением. Я так понял, что слишком поздно стали эвакуировать жителей, детей. Много горожан было задействовано на строительстве оборонительных сооружений. А потом в считаные дни немецкая авиация разрушила город. Бомбежками они уничтожили сразу больше половины жилого фонда довоенного Сталинграда. Весь центр города превратился в громадную территорию, покрытую горящими руинами. Эти варвары после фугасных бомб сбросили зажигательные. Загорелась сразу очень большая территория строений. Мне потом один инженер рассказывал, когда я по передовой с бойцами ползал на животе. Он показывал железные конструкции, камень оплавленный. Этот эффект называется «огненный вихрь». Из-за того что горело сразу все, температура была очень высокой, и огонь распространялся молниеносно, как шквал! Центральная часть города мгновенно была выжжена дотла. Вместе с жителями. Пожар очень быстро перекинулся на остальные районы Сталинграда, ведь большинство зданий в городе были построены из дерева или имели деревянные элементы. Этот инженер мне рассказал, что температура во многих частях города, особенно в его центре, доходила до тысячи градусов. Мы находили тела, которые от прикосновения рассыпались в черный прах.