Русский штрафник Вермахта - Генрих Эрлих Страница 40

На этот раз иванов удалось остановить. Они залегли все в тех же пятидесяти метрах от траншеи, готовясь к новому броску. Кинцель уже бил из пулемета поверх их тел, как будто отчаялся поразить упорных и думал только о том, как бы не дать им поднять головы и не подпустить подкрепление.

— Гранаты! — ревел фон Клеффель. — Черт побери, кто принесет гранаты?

Если что принести, это к Толстяку Бебе. Он расслышал призыв даже в грохоте боя. Выполз из блиндажа, голый по пояс, повязка на левой руке пропитана кровью, в здоровой руке большой узел из одеяла, как у бабы-беженки. Это он хорошо придумал, одной рукой много не принесешь, да и как захватишь. Быстро разобрали гранаты и взрыватели, Толстяк Бебе — он такой, никогда не приносил голый чай без сахарина.

— Снаряжайте новую порцию, Бехтольсгейм, — сказал фон Клеффель, — подозреваю, что у нас на это не будет времени.

Все шло к тому. Иваны ворвались в траншею и справа, и слева, но это было на участках других рот, их рота пока держалась.

— Противник перегруппировывается, — доложил Кинцель, — отползает в стороны.

— Не расслабляйтесь, Кинцель, — сказал фон Клеффель, — они непременно полезут в лоб. У них приказ.

Иваны действительно предприняли еще одну попытку атаки, но без прежнего напора. Им удалось ее отбить. Главная опасность подступала с флангов, их роту перемалывали по краям, звуки яростного боя в траншее все приближались. Скоро и до них должна была дойти очередь. Они стояли в центре, их сожмут с двух сторон и раздавят.

Из-за колена траншеи слева показался Гиллебранд. Вернее, показалась его спина в истерзанном кителе, на плечах — новенькие обер-лейтенантские погоны, по погонам и узнали. Гиллебранд отпрянул за угол, прижавшись плечом к стенке траншеи, пропуская мимо себя поток автоматных пуль, как тореадор — рог быка. Потом резко развернулся, выставил вперед руки со «шмайссером» и пустил в глубь траншеи ответную очередь. Автомат хрюкнул и заглох. Гиллебранд вновь отпрянул за угол, потянулся рукой за запасным магазином, но потом переменил направление, схватил висевшую на поясе гранату, выдернул чеку, замер на несколько мгновений, как бы соображая, что с ней делать дальше, а потом бросил ее за угол плавным, несуетливым движением.

Раздался взрыв. После него из-за угла доносились только стоны, никакого топота. Гиллебранд направился к ним, меняя магазин на ходу.

— Где унтер-офицер Рупп? — спросил он.

— Убит, — коротко ответил фон Клеффель.

Унтер-офицер Рупп был командиром их отделения. Его назначили уже здесь, он прибыл с пополнением. Он сразу взял неверный тон — считал себя выше их только потому, что был их командиром. В регулярных частях это проходило, но не с ними. Они, конечно, подчинялись его приказам, но без страха и уважения. То и другое надо было заслужить. Рупп даже не попытался. Он так и остался для них чужаком. Немудрено, что Юрген никогда не вспоминал о нем. А когда он смотрел вдоль траншеи, то взгляд выхватывал только фигуры товарищей, а мимо Руппа проскальзывал не задерживаясь.

И только сейчас задержался. Тело Руппа лежало на спине с вытянутыми, раскинутыми чуть в стороны ногами в коротком ответвлении траншеи, ведущем к нужнику. На переносице — аккуратная дырка, лицо залито кровью. Руки сжимали автомат.

«Уж не я ли отволок его сюда?» — подумал Юрген. Он припомнил, что в какой-то момент ему вдруг стало что-то мешать под ногами, он оступался и спотыкался, а во время короткого затишья наклонился и убрал помеху. «Как же я сразу не заметил?» — пожурил он сам себя. Он наклонился и с некоторым усилием вырвал автомат из окостенелых рук Руппа. «Für alte Schuld nimm Bohnenstroh». [17]

— Противник ценой огромных потерь временно захватил первую траншею, — начал вещать Гиллебранд.

— Короче, — сказал фон Клеффель.

— Будем прорываться. Приготовиться!

— Разумно, — кивнул головой фон Клеффель, — ничего другого нам не остается.

— Иваны в атаке пленных не берут, — с ноткой сожаления сказал Зальм.

— Мы тоже, — заметил Ули Шпигель.

— Немцы не сдаются! — воскликнул Курт Кнауф.

Это не было обсуждением приказа. Все, перебрасываясь словами, тщательно готовились к прорыву, подтягивали ремешки на касках, перезаряжали оружие, разбирали гранаты. Один лишь Карл Лаковски не принимал в этом участия. Он все порывался что-то спросить, то подавался в сторону Гиллебранда, то отступал назад. Наконец решился:

— Что с имуществом, герр оберст?

— С каким имуществом? — не понял тот вначале. — Ах, да, военное имущество! Следовало бы уничтожить, как и блиндажи…

— Такие красивые блиндажи! — протянул, сбивая его с мысли, Вайнхольд.

— Тем больше у нас будет поводов отбить их обратно! — воскликнул Гиллебранд. — Мы вернем их! Если, конечно, иваны перед бегством все здесь не разворуют и не взорвут их сами.

Лаковски совсем сник, но никто не обратил на это внимания. Некогда было задуматься о своих собственных чувствах, не то что о чужих.

— Кнауф, три гранаты, к левому колену! Диц, три гранаты, к правому колену! — раздавал приказы Гиллебранд. — При появлении иванов сдерживаете их гранатами. Затем присоединяетесь к группе. По моей команде бросаемся в прорыв. Направление прорыва — вторая траншея. — Он действительно показал рукой в ту сторону, но она уперлась в стенку их траншеи. Гиллебранда это, похоже, нисколько не смутило. — Наверх — и вперед! Кратчайшим путем! Ползком! При благоприятных обстоятельствах — перебежками. Брейтгаупт! Вы отвечаете за раненого Бехтольсгейма.

«Фанатик хренов! — подумал в который раз Юрген. — Теперь он тянет нас в чистое поле, где нас перещелкают как орехи. В спину!» Он вдруг осознал, что больше всего его задело в собственных мыслях именно последнее — в спину! Уж если ему суждено получить пулю на этой войне, то пусть это будет не в спину. Юношеский романтизм, как сказал бы Зальм.

— Кому прикажете прикрывать отход, герр оберст? — спросил фон Клеффель.

Он был спокоен и деловит и не выказывал ни малейшего сомнения в правильности приказов Гиллебранда. Одно это мгновенно успокоило Юргена. А остальные вроде как даже повеселели. Отход — это вам не прорыв, это небо и земля, это жизнь и смерть. Как много значит правильное слово, произнесенное вовремя! Это и Гиллебранд уловил.

— Отход, — преувеличенно громко сказал он, — на левом фланге будет прикрывать обер-лейтенант Гиллебранд, — отдал он приказ сам себе.

Он был смелым парнем, обер-лейтенант Гиллебранд, и не прятался за спины солдат. Это признавали все, нравился он им или не нравился.

— На правом фланге… — начал Гиллебранд.

— Прикрыть отход — я! — рванулся вперед Кинцель.

Но взгляд Гиллебранда скользнул дальше и остановился на Юргене.