Последние солдаты империи - Евгений Авдиенко Страница 41

– Ваш протеже, насколько мне известно, не благородного сословия, – с чуть заметной усмешкой произнес Сиротин.

– Никак нет, Александр Николаевич! Он не мой протеже, – Нелюбов холодно смотрел на Сиротина. – Зная строгость отбора, я бы никогда не решился рекомендовать военнослужащих нижних чинов в ваше распоряжение…

Сиротин наигранно и шутливо покачал головой и изобразил некое подобие гнева.

– Ну, так рекомендуйте, капитан! Кто вам мешает? Нам такие головорезы нужны… Ведь случись вам действовать без шашки и револьвера – перестреляет вас всех первый же немецкий агент! Вот государю императору расстройство будет.

Нелюбов обрадованно посмотрел на Сиротина. Он сам давно думал о том, что Савелий, с его способностями, мог бы оказать немалую помощь их маленькому отряду. Занятия с японским инструктором плохо способствовали прогрессу: может быть, японец излишне трепетно относился к самурайскому (так он считал) званию своих учеников, а скорее потому что эта наука шла вразрез с устоявшимся мировоззрением дворян, которые считали драку голыми руками уделом простолюдинов. Вот и получалось, что им в группу был нужен уже готовый боец. Но найти такого из числа людей благородного сословия было очень и очень сложно. К тому же Нелюбов часто ловил себя на мысли, что в последнее время он с дружеской теплотой вспоминает Савелия и даже жалеет, что судьба разлучила их. После плена Борис несколько иначе стал смотреть на простых людей. Он вдруг понял, что благородная дворянская кровь вовсе не гарантирует высокие духовные качества и преданность Царю и Отечеству; и у обычных людей этой самой пресловутой верности, которой кичились многие из его знакомых, бывало иногда даже больше, чем у самого знатного и родовитого из вельмож. Только скрывалась эта преданность где-то в глубине человека и ни коим образом не выставлялась напоказ. И разглядеть ее бывало иногда не просто, но она присутствовала, и в этом заключалась та самая сила русского народа, о которой много говорили, спорили, рассуждали военачальники всех мастей, но, к сожалению, никогда не видели «живьем». Так озабоченный лишь собственными проблемами человек не замечает, сколько вокруг него горя и страданий, хотя признает и много говорит о том, что эти людские страдания существуют.

– Есть рекомендовать унтер-офицера Мохова, господин полковник! – Нелюбов довольно улыбнулся. – Сегодня же подам рапорт.

Однако генерал Данилов оказался категорически против зачисления в команду «Z» человека не из офицерского корпуса, мотивировав свой отказ тем, что в предписании о создании этой секретной команды, и подписанной государем императором, черным по белому написано, что служить в ней могут люди только благородного происхождения в чине не ниже поручика. И согласился лишь на некий компромисс – считать унтер-офицера Мохова временно прикомандированным к команде «Z» в качестве инструктора, без права на изменение статуса.

Через неделю Савелий Мохов прибыл в Петроград и поселился в казармах 206-го маршевого батальона, где получил персональную койку и презрение окружающих его солдат, которых как раз готовили к отправке на фронт и которые из зависти к исключительному положению Савелия стали подворовывать его личные вещи и вообще вести себя вызывающе. А еще через неделю Нелюбов, узнав, в каких обстоятельствах живет его бывший сосед по немецкому лагерю, плюнул на внешние условности и поселил Савелия у себя – места теперь в большой квартире Нелюбова хватало вполне.

Словно два огромных зверя, почти равных по силе и по выносливости, но различных по характеру и темпераменту, вцепились друг в друга Россия и Германия. Запущенные во врага клыки-дивизии и когти-армии в исступлении рвали и кусали плоть, жилы и артерии противника, по которым обильно текла густая и темная кровь, но эти раны только еще больше распаляли обоих. Как матерый волкодав не может выпустить из своих объятий огромного волка, надеясь наконец добраться до горла, так и этот волк, умелый, закаленный в прошлых схватках боец, старается лишить своего противника жизни, чтобы через некоторое время, на ходу зализывая раны, напасть на стадо беззащитных овец.

Сил, однако, было еще достаточно. Но и у одного, и у второго бойца уже начинали мелькать мысли, что в этой схватке им не победить. Ведь для победы необходимо полностью уничтожить своего врага, а оба огромных зверя уже почти знали, что полное истребление неприятеля возможно только за счет своего последнего, резервного жизненного ресурса. И через некоторое время победитель, глядя на остывающий труп своего недруга, прямо здесь же испустит дух и, агонизируя, будет с горечью наблюдать за сворой шакалов, которые, обрадовавшись гибели двух великих гигантов, начнут свой кровавый пир.

Весной и летом 1915 года эти великаны сражались и были полны энергии. Кровь, куски мяса и клочья шерсти летели во все стороны и, как ненужная, отработанная субстанция, гнили и отмирали в стороне от сражающихся противников, чтобы никогда уже больше не влиться в их вены, не прирасти к спине, бокам, брюшине.

Этим отработанным материалом были многочисленные раненые солдаты и офицеры, которые по обе стороны фронта в огромных количествах лежали в неустроенных бараках, именуемых госпиталями и полевыми лазаретами. Оторванные руки и ноги, пробитые осколками головы, разорванные шрапнелью животы – это была та небольшая плата за возможность зверю продолжать битву, битву, в которой больным, раненым и умирающим солдатам уже не было места. Да и сражающийся гигант больше не интересовался своими изувеченными частичками, словно бездушная машина, перемалывая очередную порцию расходного человеческого материала.

В маленькой польской деревне Пшехновичи к северу от Варшавы, где до войны жило всего пятьсот человек, был развернут полевой лазарет 10-й армии генерала Радкевича. По формуляру, который был составлен в сентябре четырнадцатого года, этот медицинский объект был рассчитан на девятьсот человек, но в мае пятнадцатого даже его начальник, полковник Никитин, не знал, какое количество раненых находится на его попечении. Бесконечные подводы везли все новые и новые измученные войной тела; запах крови и гниющего человеческого мяса, как ориентир, указывал санитарам с передовой месторасположение госпиталя. И санитары спешили, подхлестывая усталых лошадей, в надежде на спасение некоторых несчастных, что внавал лежали на стареньких подводах. А похоронные команды, приданные хозяйству Никитина, днем и ночью погребали умерших на соседнем деревенском кладбище, освобождая таким образом койко-места для нового человеческого материала.

После смерти своего новорожденного сына и месячного пребывания в больнице Святой Марии в Петрограде Варвара Васильевна Нелюбова решилась круто изменить жизнь. Она отказалась от фамилии мужа и, в тайне ото всех записавшись на вербовочном пункте девицей Оболенской и пройдя двухнедельные курсы медсестер, с середины февраля служила сестрой милосердия в полевом лазарете 10-й армии.

Поначалу невидимая граница, разделившая жизнь на до и после, была вполне понимаема Варей не только на физическом плане, но и на психологическом. Если раньше, до войны, она во всех внешних житейских проявлениях искала и находила только хорошее, то после случившейся трагедии Варя стала смотреть на мир так, как смотрят убежденные пессимисты, все время ожидая нового удара судьбы, который они, пессимисты, принимают как обязательное условие своего дальнейшего бытия. Прибыв на фронт, Варя неосознанно начала бороться с этой темной стороной своей души, всеми силами стараясь отрешиться от своего прошлого. И через некоторое время неожиданно сделала спасительный для себя, а главное, для своей души вывод: что именно здесь, в обычном армейском полевом лазарете, сосредоточились все беды и несчастия, которые когда-либо происходили с человечеством. Что ее собственные страдания на этом фоне ничтожны и нелепы. А недавнее желание покончить с собой – по меньшей мере выглядит просто глупо.