Пятая рота - Андрей Семенов Страница 45

Наверное, он еще переживал наш допрос в каптерке и вспоминал нож в руке у Мирона. Мы зашли в курилку за нашей палаткой, достали сигареты, чиркнули спичками.

— А ловко ты… — начал Рыжий.

— Что — ловко?

— Ну, ловко ты отмазку сочинил. Где наблатыкался?

Чудак человек, право слово! Разведчиков что? На хозработы ни разу не гоняли в неурочное время?

— А вы в учебке чем занимались? — спросил я его.

— Как — чем? — удивился он, — боевой подготовкой занимались, конечно.

— И вас шакалы не гоняли на свои дачи? Или ремонт в квартире сделать?

— Ну, бывало, — вспомнил Рыжий.

— И вы каждый раз безропотно шли и копали?

— А куда бы мы делись?

— Пусть работает железная пила! — подвел я итог, — она железная. Пусть работает железная пила — не для работы меня мама родила.

— Ты и в самом деле читал Дисциплинарный Устав?

— Что значит: «читал»? — не понял я как это Устав можно просто «читать»? — заучивал наизусть.

— Что? Весь устав? От корки до корки? — не поверил Рыжий.

— Устав! — хмыкнул я, — Четыре! Дисциплинарный, Строевой, Гарнизонной и караульной службы и Внутренний.

— Ну вы, связисты, и даете! — Рыжий то ли восхитился, то ли пожалел меня.

— А связь вообще выше всех родов войск, — заметил я.

— И выше разведки?

— Конечно.

— Обоснуй! — потребовал Рыжий. Ему стало обидно за разведку.

— Пожалуйста. Легко. У вас в Первом городке в учебном корпусе на каком этаже классы были?

— На первом.

— А у нас — на пятом. Вот видишь, связь в пять раз выше разведки.

Довод показался убедительным, поэтому Рыжий расстроился еще больше.

— Ты, я вижу, большой мастак отмазки выдумывать.

— Ну так! — хвастливо вставил я.

— Скучно мне с тобой. Пошел я спать.

Я не стал его удерживать, хоть мне и показалось обидным, что он уходит на полбеседе. Я его десять минут назад от Мирона «отмазал», от смерти, можно сказать, спас, а он уходит! О том, что я, принизив разведку, задел его самолюбие, я как-то даже не задумался. День был насыщенный, а волнение, перенесенное в каптерке, сильным. Мне тоже захотелось спать.

— Пока, — бросил я Рыжему, — заходи, если что.

— Кто в теремочке живет? Кто в невысоком живет?

Я проснулся оттого, что Рыжий раскачивал мою кровать. Было уже утро. Его довольное конопатое лицо сияло на уровне моего второго яруса.

— Вставай, дембель проспишь.

— А сколько время?

— Семь.

Семь. Действительно: пора просыпаться. По распорядку дня подъем — в шесть, но полк на операции и на распорядок «забили болт». Один час я проспал сверх положенного по уставу. Но просыпаться не хотелось. Во сне я был на «гражданке» и Рыжий со своими трясками и «теремочками» безжалостно вернул меня от сладких грез в суровую армейскую реальность.

— Ты завтракать думаешь сегодня или отдашь врагу? — не отставал Рыжий.

— Блин! Нет от тебя ни житья, ни спасения, — проворчал я поднимаясь, — Я такой сон видел! Я такую бабу пёр, а ты — «теремочек»!

Но деваться было некуда. Я уже оторвал голову от подушки, следовательно, день начался. Натянув галифе и сапоги и захватив полотенце я побрел сквозь ряды палаток в умывальник снимать с себя последние воспоминания о той бабе, которую я во сне пер — недопер. Так и пошел — с голым торсом, чтобы меня немного ветерком обдуло и хоть чуть-чуть выдуло мою не нашедшую выхода похоть. Напрасно, все-таки, в армии нет женщин для снятия сексуального напряжения у исстрадавшихся солдат. Не продумал этот вопрос министр обороны. Если бы были предусмотрены в войсках такие специально обученные и хорошо подготовленные женщины, то настроение сегодняшним утром у меня не было бы таким паршивым. Нет ничего хуже резкого контраста между мечтой и явью: несколько минут назад я, пусть во сне, но лежал в жаркой постели с нежной девушкой, ласкал ее упругое тело, наши дыхания сливались, ее сладострастный стон восхищал и подстегивал меня и тут — бац! — «вторя смена»! Бреду в умывальник, где ледяная вода отвратительно воняет хлоркой и мой голый торс, далекий от совершенства античных героев, отнюдь не ласкает ноябрьский ветер. Хорошо еще, что в Афгане в ноябре трудно замерзнуть.

Если не лезть в горы, конечно.

Но закаливание под холодным душем, а главным образом — вкусный завтрак с маслом, сгущенкой и кофе, выправили мое настроение и из столовой я вышел уже другим человеком, нежели проснулся. Скоро будет ежедневный развод, который, нет сомнений, пройдет быстро, и до половины шестого я свободен. Вот только в караул мне хотелось не очень. Чего хорошего: два духа и три десятка дембелей? Какому духу это в праздник?

После развода Рыжий предложил:

— Пойдем в магазин?

— Зачем? Все равно денег нет. Чего там делать без денег?

— Ну, так посмотрим. Поглядим: чем торгуют.

— Пошли, — согласился я, — до вечера все равно делать нечего.

Торговый павильон, гордо называвшийся магазином, стоял на дорожке ровно посередине между офицерской и солдатской столовой, демонстрируя армейский демократизм и равенство положения командного состава и военнослужащих срочной службы. Размеров он был совсем не гигантских — пять на четыре метра, так что, когда внутрь заходили пятеро, то внутри становилось тесно. К двери вели три бетонных ступеньки. Прилавок в форме буквы «Г» огораживал пятачок возле двери: прямо — промтовары, направо — продовольственные. И продавщица. Молодая, некрасивая, толстая, ленивая, с поглупевшим от постоянных ночных оргий лицом.

Женщина!

Пусть и не наша. Не солдатская добыча.

Но — женщина. Живая и теплая.

Магазин «прибил» и меня и Рыжего: никогда в Союзе мы не видели такого изобилия. Если не считать тушенки и сгущенки, которые никто никогда не покупал ввиду того, что они имелись в сухпайках и сигарет «Ява» и «Ростов», все остальное было исключительно импортное.

Уже несколько лет вся страна твердо сидела на талонах. Государство скрупулезно рассчитало: кому и чего сколько положено и раз в месяц управдом разносил по квартирам «под роспись» талоны на товары народного потребления. Только на талоны торговали государственные магазины. Негосударственных попросту не было. Одних денег для покупки было недостаточно, необходимо было приложить талон на тот или иной вид товара, который покупаешь. Два сорта колбасы — копченая и вареная. На один талон выбирай любой сорт. Два сорта сыра — колбасный и нормальный. Два сорта мяса — свинина и говядина. И повезет еще, если на твой талон румяная продавщица не накидает костей. Зато все — по низким ценам. А если ты хочешь прикупить что-нибудь сверх отмерянного тебе государством — милости просим на рынок. У частников все есть: свежайшее масло, парная телятина, немятая зелень. Все есть у частника.