Последний защитник Брестской крепости - Михаил Парфенов Страница 45

— Чего он руками тычет? — поинтересовался Риммер у одного из солдат.

— У нас парень один, — ответил тот, — немного говорит по-русски. Этот иван утверждает, что там его товарищ, и просит помочь его вытащить.

— А кому это надо? — фыркнул Карл. — Они же по нам стреляли.

— По его словам, друг его совсем обессилел, а стреляли они со страху.

— Ну, дела! И кто же туда, по-твоему, полезет? — удивился Риммер. — А вдруг у русского в руках граната? Мы уже такие шутки видели. Да, Матиас?

— Ты про ту девчонку? — спросил Хорн.

— Ага. Чуть было нас на тот свет не отправила.

Матиасу было противно вспоминать, как они убили ту молодую девушку, и он до сих пор жалел ее.

— Ладно, — сказал солдат. — Пусть офицер разбирается.

Лейтенант Пабст стоял, уперев кулаки в бока, и разглядывал русского. Потом выяснил у переводчика, что тот хочет, и усмехнулся:

— Спроси у этой свиньи, где его приятель лежит, пусть укажет точное место.

Переводчик объяснил русскому просьбу лейтенанта. Тот закивал, повернулся и, пошатываясь, зашел внутрь здания. Вместе с ним неохотно потащились несколько пехотинцев и парень, который знал русский. Спустя несколько минут процессия вышла обратно.

— Ну что? — спросил Пабст.

— Трое убитых иванов. Еще там лестница в подвал, и в самом низу действительно лежит раненый русский. Говорит, что обессилел и не может сам подняться наверх, хотя готов сдаться.

— А больше русских в здании нет? — поинтересовался лейтенант.

— Нет. Все осмотрели.

— Наши все вышли?

Солдат кивнул.

— Так, — распорядился Пабст, — этого к военнопленным, а в подвал гранату. Остальным отдыхать. Выполняйте.

— Пойдем, Карл, еще коньяку у Гельца выпросим, — задумчиво произнес Матиас. — Я угощаю.

— Не откажусь.

— Папка! — услышал Кожевников до боли знакомый, родной голос.

Старшина смотрел на дочь и не мог поверить своим глазам… Сон… Наваждение… Кожевников растерянно огляделся. Лейтенант Анисимов широко улыбался, а комиссар Бортко удивленно поглядывал то на старшину, то на девушку-разведчицу. Митрич видел перед собой ту, с которой уже простился и надеялся встретиться только на том свете. Она не была ни сном, ни наваждением. Перед ним была его дочь Дашка — его кровинушка, его счастье, утерянное безвозвратно, но обретенное вновь.

— Дашка… — прошептал он, слова застревали в горле.

Дочь кинулась ему на шею, и Кожевников сжал ее в объятиях. Он слышал, как она всхлипывает, уткнувшись лицом ему в плечо, но никак не мог поверить в реальность происходящего. Спустя несколько мгновений старшина провел ладонью Дашке по волосам. Очень осторожно, словно боялся, что видение растает:

— Мне… сказали, что… ты погибла, ты умерла…

— Папка… родной мой…

Они долго стояли обнявшись, а все окружающие смотрели на них и улыбались.

Дарья почти не изменилась за это время, только черты лица ее чуть заострились, а в глазах читалась невиданная доселе в ней Кожевниковым сила. С коротко остриженными волосами, да еще в солдатском обмундировании, она теперь чем-то походила на юношу.

Они сели на грубо сколоченную лавочку, им никто не мешал. Кожевников крепко сжимал руку дочери, не желая выпускать, и неотрывно смотрел ей в глаза.

Бортко молча подошел к ним, всунул в руку Митрича флягу.

— Спирт разбавленный, — пробасил он. — Тебе сейчас самый раз.

Отец и дочь просидели вместе несколько часов, рассказывая друг другу, что им пришлось пережить за последнее время.

Кожевников узнал, что в начале артобстрела Дарья крепко спала рядом с детской кроваткой, в которой посапывал Алешка, сын Сомова. Оглушительные взрывы разбудили ее, она вскочила и тут же была отброшена страшной ударной волной в угол комнаты. Стены дрожали, мебель валилась на пол. Вокруг творилось нечто невообразимое. Испуганный Алешка сидел на кроватке, вцепившись пальчиками в одеяло.

Дарья мигом схватила мальчишку, забралась с ним под кровать. Сверху с грохотом рухнула люстра, разбившись вдребезги. Алешка закричал. Даше было невыносимо страшно. Она не понимала, что происходит, не знала, как себя вести, что делать в такой ситуации. Стараясь перекричать шум, она пыталась позвать Сомова, но за дверью никто не отзывался. Оттуда шел стойкий запах гари, сквозь щели пробивались языки пламени. Единственной возможностью выбраться было окно.

Улучив момент, она вылезла с малышом из-под кровати, схватила валяющийся стул и со всего маху запустила им в окно. Рама с треском распахнулась, стекло брызнуло осколками. Дашка и представить себе не могла, что началась война. Она подумала вдруг, что на территории крепости мог взорваться склад боеприпасов, а потому, перекинув через плечо ремешок сумочки, в которой хранились ее документы и немного денег, стащила с кровати одеяло, замотала в него Алешку и перелезла с ним через подоконник Едва они выбрались наружу, в комнате рухнула потолочная балка и вспыхнул пожар.

На улице творился полнейший кошмар. Взрывы вокруг, мечущиеся по двору полуодетые солдаты. Языки пламени лизали стены строений, было светло, как днем. Дарья обернулась, посмотрела на здание общежития, увидела, как две бомбы одна за другой упали прямо в центр дома, пробили крышу и разорвались внутри. Только ей с Алешкой удалось выбраться из объятого пламенем, превратившегося в развалины общежития.

— Что случилось? — закричала она, схватив за рукав пробегавшего мимо офицера, но тот лишь вырвал руку и исчез в дыму.

В Цитадели она совсем не ориентировалась. Поудобнее перехватив Алешку, побежала туда, куда устремилась основная масса народу. Перепуганный мальчишка плакал навзрыд, звал маму. Дарья старалась как можно дальше уйти от объятого огнем общежития. Она с ужасом осознавала, что лейтенант Сомов и тетя Катя погибли под завалами. Вся ответственность за ребенка лежала теперь на ней.

К ней подскочил какой-то солдат:

— Давай к Трехарочным воротам, выбирайся к Бресту!

— Что происходит?!

— Нападение! — Солдат побежал дальше.

Что было потом, она слабо помнила. Лишь отдельные фрагменты. Видела перевернутую телегу и мертвую лошадь, лежащую кверху разорванным брюхом; обгоревший, дымящийся еще труп маленькой девочки на земле; женщину с перемазанным кровью лицом, которая сидела рядом с телом своего мужа и причитала, и бесконечное число трупов советских солдат.

Земля содрогалась. Подавляя желание забраться куда-нибудь в подвал, спрятаться и переждать все, Дарья спешила к Трехарочным воротам.

— Алешенька, милый, — приговаривала она на бегу плачущему мальчонке. — Закрой, пожалуйста, глазки и не открывай их. Мы с тобой поиграем в такую игру. Хорошо?