"1212" передает - Хануш Бургер Страница 45

— Наконец-то случилось то, чего я так давно ждал. Хоть и поздно, но случилось!

Само собой разумеется, я не имел права рассказывать Дризену, что все произнесенное им в эфир — всего-навсего плод фантазии Дитера…

Новая линия «Анни» росла и укреплялась. Радио «1212» давным-давно перестало работать только на Рейнскую область. Мы стряпали грандиозные передачи. Так, по нашей воле в Нордхаузене, то есть глубоко в Западной Германии, тайно возникла сильная группа «Новой Германии», которая призывала своих братьев в Кобурге последовать их примеру. Никогда не существовавшая группа железнодорожных мастерских в Халберштадте обратилась к гитлеровскому правительству, разумеется, через «1212», с требованием «почетно сдаться», а патриотическая группа «Новой Германии» в Эйслебене воспрепятствовала акту саботажа на электростанции.

Подобные передачи Георг слушал, недоверчиво покачивая головой, но Дитер Хейн тут же горячо убеждал его, что все это — истинная правда. Георг сохранил в себе детскую способность верить в чудеса. Он, казалось, не задумывался, как американцы достают информацию из гитлеровского тыла. С благоговением читал он перед микрофоном такие таинственные фразы, как: «Магдебургцы, внимание! Кошка любит медовые пряники!» Георг, видимо, был твердо уверен, что это не что иное, как условный сигнал для групп Сопротивления.

И как жестокая противоположность всем нашим выдумкам, к нам проникали истинные известия. Почти ежедневно мы слышали об освобождении новых концлагерей. Даже наша армейская газета была заполнена впечатлениями очевидцев. Американские парни теперь воочию убеждались, что несет с собой германский фашизм.

Сильвио с каждым днем все больше нервничал. Его беспокоила судьба сестры, которая была одно время секретаршей фон Брайтшейда, а теперь томилась в каком-то концлагере. Сильвио целыми днями увивался вокруг полковника и Шонесси и наконец выклянчил у них специальный пропуск на поездку в Германию. В те дни как раз освободили Бухенвальд, и Сильвио поручили изучить организационную структуру лагеря. Казалось немного странным, почему УСС интересовалось ситуацией в этом лагере.

Накануне отъезда Сильвио был очень возбужден. Он понимал, что ему предстоит увидеть нечто ужасное, и боялся потерять надежду встретить где-нибудь там сестру. Последнее известие о сестре он получил от одного из ее близких друзей из Бухенвальда.

— Невероятно, — сказал Сильвио, — но своей поездкой в лагерь я обязан Дрюзу. Я терпеть не мог эту свинью, а он устроил мне эту поездку.

— Наверное, он хочет использовать тебя в будущем… Чем ближе был конец войны, тем больше стирались различия в званиях. Случалось, что офицер в чине майора вдруг ни с того ни с сего становился запанибрата со штабным писарем, который до войны, оказывается, был членом наблюдательного совета фирмы. Значит, майор надеялся получить там работу.

Сильвио махнул рукой:

— Дрюз? Конечно, я ему нужен! Нашему правительству всегда нужны были шпионы. Вот он и проявил на этот раз капельку человеческого сочувствия.

И Сильвио опустошил за здоровье Дрюза полфляжки коньяку.

Из Бухенвальда Сильвио вернулся глубокой ночью. Я лишь мельком увидел его, так как в этот момент нам принесли материал от цензора. Когда же началась передача, я пошел к нему в комнату. Несмотря на усталость, он не спал, видимо, дожидаясь моего прихода.

Сильвио был один. Тони Брейер вел передачу.

Сильвио сидел на кушетке, закрыв лицо руками, и даже не взглянул на меня, когда я вошел.

Я сел и стал молча ждать.

Через некоторое время он встал, достал бутылку, отпил из нее и лег на постель лицом вверх. Потом он опять порылся в своих вещах и вытащил какие-то бумаги.

— Меня туда посылали, чтобы я рассказал об организации лагеря перед освобождением. А вот здесь написано о том, что творили там с людьми. Это копия официального доклада для конгресса в Вашингтоне. Это не писанина журналиста, который хочет потрясти читателя. Всего лишь холодный отчет для нашего правительства. Почитай!

Этот отчет, видимо, составил дивизионный писарь, какой-нибудь парень из Техаса или Арканзаса. Меня поразила скрупулезная точность, и это было намного ужаснее, чем все, о чем мне приходилось слышать до этого.

«…в так называемом „малом лагере“, где в крохотных каморках помещалось по шестнадцати человек, достаточно было малейшего предлога, чтобы ликвидировать нескольких или же всех узников. Их гнали к маленькой двери в стене. За этой дверью в крохотной каморке размером метр на метр двадцать в полу был квадратный люк диаметром в метр тридцать сантиметров. Здесь начиналась вертикальная бетонная шахта длиной в четыре метра двадцать сантиметров. Узников загоняли в эту каморку, и они падали в шахту на бетонный пол. Это была камера для убийства. Там уже наготове стояли эсэсовцы. Они душили пленных двойной петлей и вешали их на крюки, которые были вбиты в стены на уровне двух метров десяти сантиметров. В момент нашего обследования налицо оказалось только пять крюков, остальные уже сняты. Если жертва еще шевелилась, ее оглушали деревянным молотом. Нам его показывали, на нем видны многочисленные следы крови. Затем с помощью восемнадцати электрических подъемников жертвы доставлялись в печи для сжигания, которые находились над каморками для убийства. Ежедневно печь могла пропустить двести человек. Кроме того, от ста двадцати до ста сорока человек были жертвами различных медицинских экспериментов или же умирали от болезней…»

Сильвио удалось поговорить с тремя бывшими узниками. От них он узнал, что его сестру месяцев девять назад перевели в лагерь Равенсбрюк. Жива она или нет — трудно сказать.

Сильвио видел много больше, чем говорилось в этом отчете. По его словам, Бухенвальд был не только местом ужасов и бесчеловечности, но и ареной беспощадной борьбы двух миров. Миру охранников и палачей противостоял мир их жертв. Лишенные элементарных прав, узники Бухенвальда, однако, проявляли удивительную волю к жизни и были готовы бороться до конца. В лагере существовала подпольная организация. Ею руководили коммунисты. Перед лицом смерти они объединили всех заключенных, так что это не было скопище беспомощных баранов.

Сильвио разговаривал с некоторыми из этих коммунистов, проникся к ним чувством большого уважения. От них он узнал, что редко в какой день не было казнено больше двухсот человек. Разумеется, многие узники умирали от голода или систематических побоев. В лагере царил полный произвол нацистов. Все эти убийства в большинстве случаев зависели от настроения палачей. Слабых и больных смерть ждала в первую очередь.

Сильвио рассказал, как одного известного физика коллеги по несчастью каждое утро выводили на поверку под руки, лишь бы только он не оказался в числе последних.

Для написания доклада Сильвио была дана неделя, и теперь я встречал его только в столовой. Выглядел он очень бледным и усталым, ни с кем не разговаривал и один уходил в парк. Он явно избегал даже меня. Нам всем не хватало бодрого насмешливого Сильвио.