Русский диверсант абвера. Суперагент Скорцени против СМЕРШа - Николай Куликов Страница 47

В Смоленск жену Марию с сыном Миронов перевез совсем недавно, всего полтора месяца назад, из Куйбышева, где они находились в эвакуации. До войны семья Миронова жила здесь же, в Смоленске, в хорошей двухкомнатной квартире в новом четырехэтажном доме почти в центре города: сейчас на том месте остались лишь руины. Майор, тогда еще капитан Миронов, служил в областном управлении НКВД и с началом войны успел эвакуировать семью к своей матери. Сам он оказался на фронте, а в сентябре 43-го вошел в Смоленск с наступающей Красной Армией, будучи уже майором и старшим оперуполномоченным военной контрразведки «Смерш» одного из фронтов. Потом начальство приказало остаться и служить здесь — очищать сначала ближний, а теперь, с продвижением фронта в западном направлении, уже дальний тыл от немецко-фашистской агентуры, шпионов, диверсантов-террористов и прочей сволочи. Вначале думал, что долго здесь не задержится, но вот уже пошел второй год его пребывания в Смоленске…

Прибыв к зданию контрразведки, майор предъявил часовому на входе служебное удостоверение и сразу хотел направиться на второй этаж, в кабинет Горобца, — доложить о прибытии. Но внизу его остановил дежурный по отделу капитан Земцов, с которым Миронов по-свойски поздоровался за руку.

— Горобец на выезде — у нас ЧП! — с ходу выпалил Земцов вместо обычного приветствия. — Подполковник приказал — как появишься, направить тебя к нему — вот адрес!

Капитан вручил Миронову небольшой листок бумаги, на котором от руки было написано: «Солнечная, 20», потом спросил:

— Знаешь, где это?

— Да, тут недалеко. А что случилось?

— Горобец получил информацию от коллег из госбезопасности — это у них ЧП: при задержании немецкий агент подорвал себя гранатой, ну, вроде зацепило несколько гэбэшников — точнее не могу сказать.

— Ладно, на месте будет видно!

Миронов стремительно выскочил на улицу и чуть не столкнулся в дверях с полным, невысоким подполковником, на вид лет тридцати пяти — сорока. Тот, увидев Миронова, укоризненно покачал головой:

— Все куда-то спешите, товарищ Миронов, при этом умудряетесь игнорировать важные политические мероприятия! Почему отсутствовали на последнем партсобрании?

Майор, опустив руки по швам и отдав честь, преувеличенно вежливым тоном ответил:

— Товарищ подполковник! Я же докладывал начальнику отдела, что был тогда на задержании! Разрешите идти?

— Идите, майор! Но учтите: я за вами пристально наблюдаю! Еще на фронте заметил у вас склонность к интеллигентской мягкотелости и даже политическую близорукость. Смотрите, как бы дело не дошло до оргвыводов: не все время вам быть под защитой влиятельных покровителей!

«Вот сволочь! — возмущенно думал Миронов, когда заводил мотоцикл. — Все настроение испортил, индюк надутый!» Он резко довернул рукоятку газа, «BMW» взревел и понесся по смоленским улицам, разбрызгивая лужи. Встреча с подполковником Ковальчуком, замполитом окружного Управления контрразведки, надолго выбила майора из колеи. Между ними давно сложились неприязненные отношения, более того, Миронов замполита терпеть не мог, но скрывал свои чувства под маской холодной вежливости. Судьба впервые свела их летом сорок третьего…

Подполковник Ковальчук.

Он не был по своей натуре каким-то кровожадным злодеем — отнюдь нет. Просто люди в его «марксистском» понимании существовали на этом свете лишь в качестве народных масс, подвластных воле партии и, конечно, ее великого вождя товарища Сталина…

При этом Ковальчук не походил на тупоголового фанатика: он являлся типичным представителем Системы, в которой человек рассматривался не как творение божье с бессмертной душой, а всего лишь как крошечный винтик или неодушевленное колесико в механизме гигантской государственной машины. Сломался винтик — заменим на другой, и никаких проблем!

…В середине двадцатых годов Валеру Ковальчука привел на ту же московскую ткацкую фабрику, где трудился сам вот уже два десятка лет, его отец — Иван Николаевич. Молодой и смышленый парень, к удивлению отца, быстро пошел в гору — но не по слесарной части, а в качестве комсомольского активиста. Валера очень быстро понял, что можно прекрасно жить, работая не руками, а языком: через год с небольшим он уже был освобожденным секретарем комсомольской организации.

В начале тридцатых Ковальчука направили по партийной мобилизации в органы ОГПУ, и, таким образом, он стал чекистом — одним из «доблестных» представителей организации, являющейся, по словам Дзержинского, «карающим мечом революции». Начав с практиканта экономического отдела, в 1932 году он дослужился до оперуполномоченного экономического управления ОГПУ. Но тут в его карьере произошел досадный сбой, да чего там сбой — почти катастрофа! Каким-то образом начальству стало известно, что молодой и любвеобильный сотрудник ОГПУ Ковальчук использовал одну из конспиративных квартир для встреч со своими любовницами. Конечно, амурные связи грех не ахти какой страшный — это не связь с «троцкистско-зиновьевской оппозицией»! Тем не менее шла очередная кампания по «укреплению партийной дисциплины» или еще что-то в этом роде — короче, делу дали ход с положенными в таких случаях «оргвыводами». Ковальчука перевели из Москвы с понижением в должности на Север — простым уполномоченным отдела охраны Соловецкого лагеря особого назначения. Там-то он и уяснил для себя окончательно ту нехитрую истину, что человек — ничто, «пыль лагерная», а жизнь человеческая не стоит и ломаного гроша…

Летом 1943 года подполковник Ковальчук состоял в должности заместителя начальника Особого отдела контрразведки «Смерш» одной из гвардейских армий, занимающей оборонительные рубежи в районе Белгорода.

Твердой рукой чекиста он лично расстреливал трусов, паникеров и предателей, усердно разоблачал и выявлял вражеских агентов. Тогда же в их отдел с одного из соседних фронтов был переведен для дальнейшего прохождения службы майор Миронов. К счастью, совместная служба Ковальчука с этим «мягкотелым» и «беспринципным» в его понимании майором продолжалась всего месяц…

Майор Миронов.

…А я все никак не мог успокоиться: даже быстрая езда на мотоцикле, которая всегда действовала на меня благотворно, не могла вернуть хорошего настроения. Встреча с этим подлецом всколыхнула неприятные воспоминания годичной давности, которые занозой засели у меня в душе…

С подполковником Ковальчуком мы прослужили вместе около месяца, и за этот короткий период я стал свидетелем по крайней мере трех «расстрельных дел», которые буквально из пальца высосал этот, с позволения сказать, «особист». Хотя подозреваю, таких «дел» в его практике наберется не один десяток. Надо сказать, что я тоже далеко не образец милосердия и гуманизма: еще до войны на службе в «органах» беспощадно карал кулаков, оппозиционеров и прочих врагов народа, социализма и нашего советского строя. Потом, когда началась война, действовать пришлось еще более жестокими методами — один сталинский приказ «Ни шагу назад» обошелся в десятки тысяч расстрелянных своих же солдат. Находясь в заградительных отрядах позади позиций наших войск, я лично не жалел патронов для трусов и паникеров! Глубоко убежден: такая жестокость была вполне оправданна, а то бы драпали до Урала и дальше!