Вервольф. Осколки коричневой империи - Фрайгер Рут Страница 48

На оккупированных территориях имелись признаки того, что в подполье оказались целые структуры нацистской партии. Об этом говорила хотя бы «нацистская пропаганда слухов», которая имела место во всех четырех оккупационных зонах. Британская и американская контрразведки предполагали, что остатки НСДАП целенаправленно распространяли слухи в немецком обществе (одна из затей Дотцлера). Захваченные в Бремене в конце 1945 года «вервольфы» признали, что подобная «информационная» сеть все-таки существовала. Аналитики СИС, изучавшие нацистскую пропаганду и символику, указывали, что на местах существовали подпольные идеологические ячейки. Французы также полагали, что распространение слухов было делом рук нацистов-подпольщиков. Это не была политическая организация в полном понимании этого слова. Ее можно было бы назвать многоликой массой, которая занималась деморализацией немецкого общества. По большому счету, НСДАП «эпохи борьбы» не была политической организацией, так как ее коньком было не построение четкой структуры, а именно политическая пропаганда и агитация. Таким образом, в то время как Борман и Дотцлер пытались заниматься нерешительными структурными приготовлениями к действиям в условиях полной оккупации Германии, они поощряли «пропаганду слухов», что можно считать их единственным реальным достижением. Кроме того, не стоило скидывать со счетов Геббельса, который пытался вовлечь машину своего министерства в пропаганду партизанской войны.

Интерес Геббельса к «Вервольфу» ограничивался западными областями Германии. С одной стороны, это, возможно, было продиктовано его прошлыми левыми взглядами, а возможно, тем, что он был уроженцем Рейнланда. Именно на Западном фронте в начале февраля 1945 года потерпела крах системная политика эвакуации немецкого населения. 26 марта Геббельс писал в своем дневнике: «Настойчивость фюрера в осуществлении его приказа об эвакуации является патологической. С практической точки зрения такие эвакуации невыполнимы». Тем временем Борман рекомендовал завершить этот процесс. Поводов для этого было предостаточно. Прежде всего, беспорядок, который царил на Западном фронте. Один из гауляйтеров настаивал на том, чтобы немецкие жители, оказавшиеся на оккупированных территориях, больше не расценивались как «предатели». Таким образом, исчезло одно из главнейших препятствий, которое мешало вести целенаправленную пропаганду партизанской войны.

Но тут-же возникла потребность в поводе, чтобы вернуть немцев обратно в тыл противника, так как те, кто остался за линией фронта, боялись или просто не хотели демонстрировать враждебность в отношении Союзников. Кроме того, партия сама давала неблаговидный пример, так как ее функционеры часто первыми скрывались из городов и областей, которым угрожал противник. Это нанесло ощутимый удар по идее «народного национал-социалистического сопротивления». Однако Геббельс не терял веры в своих соотечественников. Он оставался убежден, что они еще продемонстрируют свою решительность и храбрость. Но вид разгромленного вермахта вряд ли подталкивал мирных жителей к сопротивлению. Забегая вперед, можно сказать, что Геббельс обладал удивительным оптимизмом и верой в лояльность немцев к нацистскому режиму. По этой причине он ошибочно полагал, что «национал-социалистическое сопротивление» было возможно. «Чтобы вновь прийти в себя, люди нуждаются только в хорошем сне и отдыхе от ужасов воздушной войны… Я полагаю, что в Западной Германии медленно, но неуклонно начинается партизанская война. Уже налицо множество признаков этого процесса».

Геббельс полагал, что ключ к такому повороту событий находился в нехватке продовольствия и что если бы такой фактор имел место быть, то народные восстания в тылу противников стали бы самым обычным явлением. Он думал, что западные державы будут проводить в жизнь политику демократизации и выкачивания ресурсов, в том числе продовольствия: «Если враг в его слепой ненависти действительно позволит себе придерживаться такой линии, оставляя в течение многих месяцев и даже лет побежденных немцев голодными, то они не знают, что их ждет. В Германии вряд ли кого соблазнят демократией. И если демократическая теория на практике будет означать голод, то они увидят, как изнуренные и опечаленные немцы пронесут «голодные плакаты» через их разрушенные города и как они без оглядки окунутся в политический радикализм. Там, где плоды радикализации не пожнет коммунизм (после всех ужасов и страданий, которые большевики принесли восточным областям, его шансы на успех в Германии крайне невелики), будет рожден неонациональный социализм — чистый и честный, бескомпромиссный и усилившийся от страданий, ниспосланных ему в этом чистилище».

Искрой, способной зажечь новый пожар, Геббельс считал «Вервольф». После предполагаемого получения контроля над этой организацией он намеревался поставить во главе радикальные («революционные») элементы. Эта инициатива полностью сочеталась с намерением Геббельса получить полный контроль над внутренней политикой страны. В конце марта 1945 года он решился обратиться с таким предложением к Гитлеру. Фюрер частично поддержал его. Но полученные прерогативы были далеки от «воздушных замков», которые рисовал в своем воображении министр пропаганды. В данной ситуации ему приходилось довольствоваться частичной победой. Этот успех он планировал сделать точкой опоры, которая могла помочь ему «перевернуть» всю Германию. В начале апреля 1945 года он отмечал, что все еще вынашивал планы относительно того, как «заполучить в собственные руки движение «вервольфов». Хотя теперь он признал, что это должно быть постепенным процессом. Он отмечал: «Я полагаю, что «Вервольф» должен был быть исполнен энтузиазма».

Вмешательство Геббельса в дела «Вервольфа», естественно, создало открытую конкуренцию между ним и Прюцманом. Особенно после того, как эсэсовец выразил недовольство новыми мерами, которые позволяли Министерству пропаганды проводить активную пропагандистскую кампанию по привлечению в «Вервольф» новых людей. Геббельс чувствовал, что «Вервольф-СС» был его неудачей и что Прюцман неохотно осуществлял предложенные им меры. Сам Прюцман, защищаясь, утверждал, что население оккупированных районов было безразлично или вовсе враждебно настроено в отношении НСДАП. По этой причине к партизанской войне надо было переходить медленно и осторожно. В свете такого положения дел нет ничего удивительного, что Прюцман был разгневан, когда Министерство пропаганды продолжило осуществлять радикальную и энергичную пропагандистскую кампанию, которая не отражала его взглядов. Более того, ход кампании даже согласовывали с его бюро! Это ставило под угрозу его партизан, так как ставило крест на их военном статусе. Как-то Прюцман заявил гауляйтеру Кауфману: «Такой подход ошибочен, опасен и глуп». Спустя несколько дней после начала пропагандистской кампании Прюцман ворвался в кабинет Геббельса и устроил скандал. Он кричал, что «вервольфы» должны работать под завесой тайны. Геббельс полностью отверг такие утверждения: «Мы не намереваемся скрывать наши инициативы и делать их прерогативой СС. Напротив, враг должен знать, что мы планируем». После этого начался новый виток пропаганды «Вервольфа». Согласно меморандуму, распространенному 4 апреля 1945 года, все истинные национал-социалисты, оказавшиеся на оккупированных территориях, должны были стать «вервольфами».