В ад с "Великой Германией" - Ганс Гейнц Рефельд Страница 49

14 марта 1945 г. Однако враг не собирается останавливаться. А мы здесь очень слабы! Русские идут дальше, и мы вынуждены менять позиции. Ночью беззвучно покидаем их. На грузовиках отправляемся в Бранденбург, и далее на Пёршкен. Здесь мы пока не соприкасаемся с противником. Во время разведки в амбаре находим несколько вояк из другого подразделения. Там они пытались спрятаться от войны. Дезертиры? Мы говорим, что им надлежит как можно скорее отсюда убраться, иначе иван быстро расправится с ними. Мы остановились к югу от Пёршкена у железнодорожной линии Первильтен — Людвигсорт. Это небольшая область среди болот и множества ручьев. Я подыскивал новый наблюдательный пункт, однако вскоре убедился, что командир наших легких орудий пехоты уже его нашел. Все наше имущество лежит на севере от железнодорожной линии, но его мы не можем отправить дальше на юг. Это плохо. Здесь мы провели еще одну ночь.

15 марта 1945 г. Утром мне поручено оборудовать наблюдательный пункт далее к югу от железнодорожной линии, откуда можно было наблюдать с южной стороны за насыпью. Я иду вместе со своим связным обер-ефрейтором Хюнхеном в 7-ю роту. Там я нахожу молодого лейтенанта, одного из специалистов-телефонистов, и в каморке домика путевого обходчика, командира танкового соединения. У этих троих мужчин большие фаустпатроны. В сторону противника от этого домика направлен ствол закопанного противотанкового орудия. Наблюдатель занял позицию в хорошо защищенном подвале. В 25 м слева от нас стоит за сараем 2-см зенитная пушка. Пехота залегла на расстоянии от 150 до 200 м и далее перед ней в окопах. Железнодорожная линия здесь закругляется и ведет в Пёршкен. На другой стороне дороги имеется винный погреб. Там я встречаю лейтенанта, артиллерийского наблюдателя. С радиостанцией «Берта-Герэт» он корректирует действия своих огневиков. Я устанавливаю свою рацию «Фридрих» здесь же, на лестнице, так как отсюда можно установить хорошую связь. Вместе с другим наблюдателем иду наверх, чтобы осмотреть территорию вдоль железнодорожной линии на Варгиттен. Мы корректируем действия наших батарей и пристреливаем оружие. Я могу открыть заградительный огонь в сотне метров перед расположением нашей пехоты. Могу также открыть огонь по обеим сторонам дороги. Наблюдатель-артиллерист вынужден экономить боеприпасы. Я часто обращаюсь к нему, так как он установил хорошую связь с командным пунктом батальона. С моей радиостанцией не все обстоит благополучно. Нас русские не видят, разве что к ночи заработает танковый мотор. Пока что мы можем чувствовать себя спокойно. И возможно, даже удастся поспать.

16 марта 1945 г. Рано утром я с помощью бинокля проверил, не приблизились ли русские ночью с востока от Варгиттена. Мои огневые в Поплиттене защищены с востока маленьким озером, которое находится на границе возможного сближения с противником. Перед железнодорожной линией посередине между нами — кустарник, который может послужить хорошим укрытием врагу во время атаки. Пока иван не наступает. Моя радиосвязь с огневой позиции наладилась. Но когда я однажды встал у окна, чтобы понаблюдать, неожиданно что-то коротко сверкнуло и затем раздался грохот. Снаряд ударил прямо по кирпичной стене. И затем еще раз — «Бумм!» Вслед за этим — свист снаряда. Это может быть очень опасно. С тех пор мы с артиллерийским наблюдателем очень осторожно крадемся вверх к окну, чтобы выяснять, какие изменения в обстановке произошли перед нами. Противник стреляет по самым уязвимым частям дома путевого обходчика. В результате кирпичи так и летят по всей прилегающей территории. При этом моя радиостанция снова выходит из строя и обрывается связь с огневой позицией. Теперь русские начинают стрелять из орудий и не только в нашу сторону, но и по территориям, где, как они предполагают, могут находиться «фрицы». Спектакль начинается! Иван действует! Далеко перед нами на рельсах я различаю замаскированный танк «Иосиф Сталин». Между тем мой связной восстановил радиосвязь, и я смог сообщить командиру роты о моем наблюдении. Я заявил, что мог бы корректировать огонь по танку или бронетранспортеру, если они приблизятся. «Вздор, Рехфельд, это вовсе не танк, а упор рельсового пути или покосившийся телеграфный столб!» Я продолжаю наблюдать за этим «столбом», и уже очень скоро выясняется, что путевой упор способен двигаться, а телеграфный столб не что иное, как ствол пушки! Этот танк упорно стреляет в направлении Поплиттена, где находится командный пункт полка и наблюдательный пункт командования легких пехотных орудий, которые готовятся к стрельбе. После них на очереди будем мы! Все чаще наши развалины дома путевого обходчика вздрагивают от воющих осколков танковой пушки. Верхние этажи уже обрушиваются. В коротких перерывах между обстрелом я бегу наверх, чтобы посмотреть в свой «глазок». К моему ужасу, я вижу, что уже семь или восемь танков находятся в нескольких сотнях метров до линии обороны нашей пехоты. Они уже разворачиваются широким фронтом. Танк «Иосиф Сталин», этот «путевой упор с телеграфным столбом», катится с безобразным хрустом гусениц прямо по рельсам — сталь на сталь — точно на нас. Его пушка, если смотреть с моей позиции, вроде бы повернута влево в направлении Поплиттена. А там наши огневые позиции и командный пункт полка! Я начинаю стрелять из минометов по сидящей на броне пехоте, и тогда танкисты разворачивают орудие в ту и другую стороны! Мина 8,14-см, посланная сверху на танк, смогла бы легко его уничтожить, если бы дизельное горючее из бочек, укрепленных позади танка, начало гореть! К сожалению, этого мне не удалось. В то время как я стоял, опершись на стену, на меня внезапно прыгнул большой сенбернар. Я стараюсь освободиться от животного, мучительно ища защиты. Новый снаряд пробивает крышу домика, в проем опускается дымовая труба и вместе с глыбами кирпича полностью разрушает мою радиостанцию. Ее уже невозможно отремонтировать! Артиллерийский наблюдатель предоставляет мне для сообщения командиру батальона свою. Он проинформировал, в свою очередь, командный пункт полка. Без рации я уже не мог командовать минометчиками, и мои командиры отделений вынуждены теперь действовать самостоятельно. Лейтенант, который сидел в подвале с танкистом, вышел к нам. Телефонный кабель прерван. Он пошлет на линию телефониста, и связь будет налажена. Но радоваться слишком рано! Телефонист находит обрыв, но не в состоянии поправить дело из-за обстрела. Когда выходит на линию следующий связист, начинается такой сильный обстрел из танковых орудий, что глыбы камня и осколки летят прямо мимо моих ушей. Почему не стреляет наше противотанковое орудие? А, вот в чем дело! Оно, видимо, повреждено падающими глыбами камня и кирпичами из стены. Я думаю, что в этом случае не ушел бы от орудия и попытался его исправить. В это время пришел обер-фельдфебель из обслуги зенитного орудия и сообщил, что и оно повреждено упавшим телеграфным столбом во время обстрела. «Его уже не исправить! Проклятье!» Положение здесь становится угрожающим! Из подвала я слышу громкий словесный поединок между лейтенантом и унтер-офицером связи. Последний отказывается идти еще раз на линию при таком сильном обстреле танками. Чисто по-человечески я могу понять этого унтер-офицера, но идет война, и здесь приходится рисковать жизнью. А приказы должны выполняться! Без связи я не могу стрелять, и никакие приказы командования до нас не дойдут. Правда, я хорошо понимаю, что этому лейтенанту легко отдавать приказы, сидя в подвале, однако он никогда не решится сам выйти наружу. Затем мы видим, как первые пехотинцы покидают домик обходчика, спасаясь от обстрела русских. Они идут к железной дороге на новые позиции. Танки продолжают медленно двигаться, стреляя из своих орудий. Теперь я могу держать связь только с помощью рации артиллерийского наблюдателя и лишь с его огневой позицией. Русские наступают на нас повсюду. И как раз в сфере обстрела нашими шестиствольными химическими минометами. Наконец артиллерийский лейтенант устанавливает связь с командным пунктом батальона и, к счастью, получает согласие оказать нам помощь своими шестиствольными минометами. Это даст нам небольшую передышку. Мы оба стоим наверху, на чердаке дома путевого обходчика, и ждем обещанного залпа. Минометчики должны стрелять по карте, так как они не пристрелялись заранее. Наконец мы слышим рев мин. Ха-ха-ха! Сейчас все небо содрогнется от звука этих «скрипок». Я пристально смотрю на русские танки. Теперь должны уже взрываться мины! Сначала появляются только маленькие белые облака, затем летит вверх земля. А где взрывы? Что там происходит? Да ведь минометчики стреляют только дымовыми минами! Перед нами возникает плотная стена тумана. Мы уже больше ничего не видим. Сейчас было бы в самый раз отступить. Но мы должны держаться! Пусть русские узнают, что такое немецкий шнапс! Но противник приближается к нам. Мы слышим шум моторов. И крики «ур-ра!» Танки подходят все ближе, а у нас нет никакого противотанкового оружия. Только фаустпатроны в подвале. Перед нами из тумана выползает, как допотопное чудовище, с хрустящим, неистовым скрежетом гусениц танк, катящийся по железнодорожным рельсам. Вот он уже в пятидесяти метрах перед нами. Пушка танка направлена вправо, к фольварку Поплиттен. «Тут нам делать нечего», — говорит артиллерист, но затем менее чем в десяти метрах перед нами внезапно появляется танк. Но это не Т-34, как мы сразу же поняли. Это тяжелый танк. Мы с лейтенантом прижались друг к другу, когда этот танк дошел до угла дома путевого обходчика. Но пушка по-прежнему указывает на Поплиттен. Танк должен открыть огонь! И действительно, он стреляет дважды. Мы отчетливо чувствуем взрывную волну. Внизу, в подвале, раздаются испуганные крики. Я командую: «По танку — огонь!» Однако оттуда никто не появляется! Итак, у нас в запасе только два фаустпатрона. Мой связной (обер-ефрейтор Хюнхен) стоит на коленях на лестнице, ведущей в подвал, и передает нам фаустпатроны. Артиллерийский лейтенант берет первый и целится в танк. Я советую: «Стреляй в основание башни!» Лейтенант стреляет! Граната летит в нескольких сантиметрах от башни и взрывается где-то позади на земле. Теперь остался еще только один фаустпатрон. Я тщательно прицеливаюсь и стреляю. Под башню. Раздается треск ломающихся балок стены дома. И никакого взрыва. Иван только понюхал дым от выстрела. Он поворачивает башню к нам, мы оба бросаемся в подвал за третьим фаустпатроном. Я хватаю его и прыгаю за угол дома. Ствол пушки смотрит прямо на меня! И затем дела идут очень быстро! Глаза застилает, а затем — взрыв. «Он горит! Горит! Беги быстрей!» — кричит тем временем лейтенант и несется назад вдоль линии железной дороги. Теперь я вижу повсюду бегущих солдат и приказываю: «Быстро из дома! Сейчас иван будет здесь!» Затем я мчусь слева от железной дороги к лейтенанту. Мой связной, обер-ефрейтор Хюнхен, что было сил бежит к огневой позиции. Большой сенбернар мчится за ним. После этого я уже не видел их обоих. Танки стреляют в направлении Поплиттена и Пёршкена. Лейтенант на бегу обращается ко мне: «Я подтверждаю! Вы стреляли по танку. Скажите мне ваше имя и адрес воинской части!» Однако в данный момент это меня совершенно не заботит. Только прочь и в укрытие! Затем я хочу по возможности быстро добежать до позиции моих минометчиков и затем уже вернуться к другим заботам. Но кто знает, где затерялся этот лейтенант? Пройдя 200 м, мы отдыхаем в маленьком жестяном домике телефонистов.