Летать так летать! - Игорь Фролов Страница 49

— Без вас знаю, — проворчал командир.

Машина выскочила из ущелья, зависла на мгновение, разворачиваясь на месте с глубоким креном, и устремилась прямо на «ласточкино гнездо». Рэмбо, высунувшись в блистер по пояс, палил из автомата. Борттехник открыл огонь из пулемета непрерывной очередью — он увидел свои трассеры в тени дувала, две темные фигуры, бегущие по двору… Командир нажал на гашетку, и НУРСы ушли вперед, распушив стальные оперения. Их дымные хвосты закрыли видимость. Машина пошла вверх с правым разворотом, и, вытягивая шею, борттехник увидел, как «ласточкино гнездо» покрылось черно-красным месивом разрывов. Затрещало, забабахало, будто в костер бросили горсть пистонов. Еще он успел увидеть, что НУРСы со второго блока прошли мимо и, перекинув через речку дымный полосатый мост, рвутся на иранском берегу…

— Песец котенку, — удовлетворенно сказал командир, и, уже не оглядываясь, они пошли за ведущим.

— Да, — сказал командир. — Как дураков вокруг пальца обвели — этот наводчик-самоубийца заманил на край страны, чтобы тут нас грохнули. Я только не понял, почему они так и не попали? Ведь и сверху на пляж кидали, и в упор сейчас этот абрек саданул. Фрол, признавайся, у тебя машина заговоренная?

— Да нет, — сказал борттехник. — Это я… Перед армией мама заговор сделала от лихих людей. Я смеялся…

— Ну и дурак, что смеялся. В это я верю, — сказал командир. — Передай маме наше спасибо.

Второй, — сказал он, — вы там с этим наводчиком разберитесь. Он нас конкретно подставил. Сейчас опять на ножи заведет.

— Да мы уже поняли, 851-й. С ним где надо разберутся. А мы сейчас присядем в одном месте, оружие прихватим — надо же что-то домой привезти.

…Садились в какую-то огромную воронку, спиралью уходящую вглубь метров на тридцать. Это было похоже на кимберлитовую трубку — может, лазуритовая выработка, а может, вход в аид. На каждом этаже толпились люди, приветственно поднимая автоматы. На дне приняли на борт кучу старых стволов — английских, испанских, китайских и американских гангстерских автоматов времен сухого закона. Медленно, по очереди поднялись из воронки, выволокли за собой хвост пыли и ушли. Борттехник так и не понял, кто были эти подземные жители — скорее всего, одна из дружественных прикормленных банд.

…Мчались, уже не разбирая дороги. Топливо кончалось. С ходу перепрыгнули двухтысячник, заскользили вниз по склону, разгоняясь до 250, оставляя позади шум собственных двигателей — только посвист лопастей не отставал. Пересекли дорогу, уперлись в одинокий хребет. Огибать уже не было топлива, пошли в набор.

— Что-то я местность не узнаю, — вдруг сказал командир, озабоченно вглядываясь в пейзаж. — Мы, вообще, точно идем? Вот сейчас перепрыгнем, а там Герата и нет!

— Ну да! — сказал правак, пугаясь, и начал смотреть в карту.

Перепрыгнули, увидели дымный Герат. Влетели в гератские кишлаки. Прямо перед носом борттехника откуда-то вырулила красная «Тойота», в кузове — три духа с пулеметом на треноге, — завиляла от неожиданности, духи присели, закрыв головы руками, борттехник нажал на гашетку, стегнув очередью по кузову и кабине, — и дальше, не задерживаясь, напрямик, к аэродрому.

Стрелка топливомера показывала 50 литров — невырабатываемый остаток. Сердца трепыхались — если двигатели сейчас встанут, никакая авторотация на такой скорости и высоте не поможет — вертолет мгновенно врежется в землю. Правда, пока молчит РИТА — но если скажет, то суши весла.

Вертолет пронесся над КДП гератского аэродрома, снизился над полосой, по которой уже катил ведущий, коснулся колесами, порулил поперек полосы, въехал на грунт — и РИТА тут же злорадно сообщила, что топливо кончилось! Двигатели захлебнулись, переходя на затухающий пылесосный вой…

Поздно вечером в Шинданде, после восьми часов налета за день, борттехник долго плескался в бассейне.

Организм был перевозбужден и перегрет.

Он опускался на кафельное дно и лежал там. Всплывал, переворачивался на спину, смотрел через маскировочную сетку на яркие звезды. Снова нырял, выныривал, выбирался из воды и, лежа на мокрых досках, курил, слушая, как в будке возится посаженный на цепь варан…

ДРУГ

На следующее утро борттехник Ф. почувствовал себя плохо — болела голова, горло, слабость охватила тело. Или простыл вчера в бассейне, или тепловой удар схватил, перегрелся. Он лежал на кровати в полузабытьи, когда в комнату ворвался инженер эскадрильи:

— Давай быстро на стоянку, четырьмя бортами повезете генерала Варенникова на переговоры с полевыми командирами!

— Я не могу, товарищ майор, — простонал борттехник. — У меня после вчерашнего — тепловой удар. Сегодня плохо себя чувствую…

— А я всегда плохо себя чувствую! — заорал инженер. — Давай вставай, уже три борта запустились, тебя ждут — и кто ждет? Первый замначальника Генерального штаба! Слетаете, вас сразу к орденам представят, даже предыдущих представлений ждать не будете, генерал обещал.

Борттехник встал и, шатаясь, пошел на стоянку. Возле машины уже ждал экипаж. Больной тяжело поднялся по стремянке, вздыхая, протянул руку и нажал на кнопку запуска турбоагрегата, моля о чуде.

Аишка сказала «пу-у» и затихла.

— Все, — облегченно сказал борттехник. — Ищите другой борт. У меня аишка сгорела.

На этот раз действительно был прогар лопаток. Нашел инженера, доложил, вернулся в комнату, сказал лейтенанту М.:

— Феликс, будь другом, сними аишку, отнеси ее в ТЭЧ — я умираю.

И упал в кровать.

«Спасибо тебе, моя милосердная машина! — подумал он, засыпая. — Ты меня понимаешь!»

ЛИШНИЕ ЛЮДИ

После 250 часов налета полагалось две недели профилактория в Дурмени под Ташкентом.

Лейтенанты Ф. и М. выбрались в Союз в конце мая. Ночной Ташкент был прекрасен — веяло влажной зеленью, на темных дорогах стояли тихие машины с открытыми дверцами, в машинах сидели добрые заторможенные ребята и курили травку. Таксист долго искал названное место — наконец перед рассветом они уперлись в железные ворота с крашеными звездами и постучали.

Двухместные номера, тенистый парк, пруд, маленькая столовая с ресторанным ассортиментом… Несмотря на все эти прелести, никто в профилактории не засиживался. Отметив прибытие-убытие, летчики ехали в ташкентский аэропорт, совали в окошечко кассы свой служебный паспорт с пятьюдесятью чеками, получали билет и летели домой, чтобы вернуться через две недели. То же самое сделали и лейтенанты — они улетели в Уфу, откуда лейтенант М. убыл в родную деревню Норки но.

Прошла неделя. Лейтенант Ф. в красно-зеленой футболке «Монтана», в джинсах-«бананах» той же фирмы и в кроссовках «Пума» сидел со своим старым другом на скамейке в сквере Ленина. Отдыхая в тени высоких тополей, друзья беседовали о сверхчеловеке Ницше и «Единственном» Штирнера. Лейтенант Ф. с трудом возвращался от простых радостей войны к сложному философскому прошлому. Трудности действительно были немалые — временами лейтенант Ф. невпопад отвечал, а то вдруг и вовсе замолкал, глядя вдаль. Его друг заглядывал в пустые глаза лейтенанта и раздраженно говорил: