Секретная битва - Андрей Семенов Страница 5

— Постойте, мистер Штейн… — продолжал лепетать Смит.

Он был жалок.

— Во-первых, — тоном старшего по званию приказал Штейн, — отдайте мой паспорт.

— Вот он, — Смит с готовностью вынул из внутреннего кармана пиджака синюю книжечку с тисненым золотым американским орлом и протянул его Штейну.

— Во-вторых, я не имею больше охоты разговаривать с вами. Пусть ваше руководство пришлет для работы со мной более подготовленного агента. Я не задерживаю вас более.

В том, что их разговор писался на магнитофон, Штейн не сомневался ни минуты.

Он действительно писался, а через сутки в пригороде Вашингтона один джентльмен очень внимательно слушал эту пленку.

«Стоп! — осенило Штейна. — Валленштейн! Он не проста волонтер Международного Красного Креста и сотрудник ряда крупнейших газет Европы. Он, кроме того, консультант шведского правительства, сын и наследник главы банкирского дома „Валленштейн и сын“. А ведь не было ни некролога, ни соболезнований! Ни от правительства Швеции, ни от деловых кругов!»

Сообщение Совинформбюро

Утреннее сообщение 31 мая

В течение ночи на 31 мая на Изюм-Барвенковском направлении наши войска вели оборонительные бои с танками и пехотой противника.

На других участках фронта существенных изменений не произошло.

Вечернее сообщение 31 мая

В течение 31 мая на фронте ничего существенного не произошло.

По уточненным данным, за 29 мая уничтожено не 94 немецких самолета, как об этом сообщалось ранее, а 143.

Нашими кораблями и авиацией в Черном море потоплен транспорт противника водоизмещением в 8000 тонн и в Финском заливе потоплены тральщик и транспорт противника.

За 30 мая частями нашей авиации на разных участках фронта уничтожено или повреждено 11 немецких танков, 70 автомашин с войсками и грузами, 45 повозок с боеприпасами, 12 автоцистерн с горючим, радиостанция, 16 полевых и зенитных орудий, 11 зенитно-пулеметных точек, разбито 32 железнодорожных вагона и паровоз, взорвано 2 склада с боеприпасами, рассеяно и частью уничтожено до восьми рот пехоты противника.

31 мая 1942 года.

Кабинет немецкого военного атташе.

Стокгольм, Швеция

— Ну, вот! Видите, господин оберет-лейтенант, с нами вполне можно работать. Если, конечно, не капризничать, а выполнять все, о чем вас просят. Хотите еще кофе?

Идиллическая картина. Марта Фишер с самой любезной улыбкой угощает кофе своего шефа — оберст-лейтенанта фот Гетца. Слезы умиления накатывают при виде того, как в порыве служебного взаимопонимания и единодушия с горячо любимым начальником Марта заботливо размешивает в чашечке сахар, подливает сливки и ставит чашечку перед фон Гетцем. Но этим самым слезам мешают навернуться на глаза какие-то сбивающие с толку мелочи. Сущие пустяки разрушают всю талантливо задуманную композицию под названием «Секретарша на досуге ублажает своего шефа». Цельную картину смазывают некоторые детали, ненужные и неуместные в данной обстановке.

Горячо любимый шеф тянется за кофе двумя руками сразу. Иначе он не может. Его руки соединены между собой красивыми никелированными «браслетами». Фон Гетц, всегда такой аккуратный в одежде, сидит сейчас в грязном от пыли и пятен крови мундире, разорванном под мышками, без погон, орденов и нашивок, на месте которых небрежно и некрасиво торчат нитки и лоскутки. Лицо и голова фон Гетца разбиты в кровь до безобразия, один глаз совсем затек. Чувствуется, что ему невесело и он вовсе не польщен той любезностью, с которой за ним ухаживает красивая девушка.

Когда зазвонил телефон, Марта двумя пальчиками сняла трубку и промурлыкала в нее:

— Уже пришел? Пусть обождет, за ним придут.

Положив трубку, она обратилась к Бехеру:

— Ханни, друг мой, внизу ожидает некий Валленштейн. Будет нехорошо, если господин фон Гетц заставит его ждать слишком долго. Пожалуйста, пригласите его составить нам компанию и проводите его поскорее сюда.

Бехер вышел и через пару минут пропустил в кабинет Валленштейна.

Валленштейн мгновенно понял ситуацию. Его друг крепко влил и арестован за измену родине, а вся эта троица во главе с веселой девицей — эсэсовцы, которым приказано арестовать фон Гетца и доставить его в Берлин. Пусть он, Рауль Валленштейн, и не гражданин Рейха, а подданный его величества и они находятся в самом центре Стокгольма, но из посольства он уже вряд ли выйдет. Угрюмый вид парней не обещал ему ничего хорошего, нечего было и думать о том, чтобы попытаться силой вырваться из кабинета. На силу всегда найдется другая сила, а, судя по кулакам этих удальцов, на Валленштейна сил у них достанет в избытке. Разбитое вдребезги лицо и весь жалкий вид фон Гетца подтверждали правильность умозаключений неосторожного волонтера МКК, на свою беду так опрометчиво пришедшего в посольство.

— Добрый день, господин Валленштейн, — повторила Марта все так же приветливо. — Проходите, пожалуйста. Садитесь вот сюда. Чай? Кофе? Сигареты?

Кользиг подтолкнул Валленштейна в спину по направлению к столу, за которым уже сидели Марта и фон Гетц. Валленштейн успел сделать пару шагов, как Бехер сделал ему подсечку, и он шлепнулся на стул, ловко подставленный Кользигом.

Что говорить, ребята знали свое дело. Шелленберг кого попало в своем аппарате не держал. Бехер и Кользиг по недостатку ума и способностей к выполнению более тонкой работы были костоломами, но они были костоломами высочайшего класса.

Эти ребята отделали фон Гетца с ног до головы, расписав ее как пасхальное яйцо, но при всем при том они не нанесли ему ни одной более-менее значительной раны и не поставили ни одного лишнего синяка. Им было дано указание — сломить у фон Гетца волю к сопротивлению. Научно выражаясь, посредством применения физической силы. Они умело ее применили и начисто вышибли у оберст-лейтенанта желание возражать и перечить, сделали то самое, для чего и были направлены в распоряжение гауптштурмфюрера СС Фишер. Они грамотно и умело сломили волю арестованного. Так же умело, как ломали ее у десятков других людей до него, рассчитывая каждый удар, как аптекарь взвешивает порошки для горького лекарства.

Им не приказывали покалечить оберст-лейтенанта, они его и не калечили. Если бы сейчас фон Гетцу позволили умыться, то он выглядел бы вполне прилично, а через неделю на его лице не осталось бы никаких следов знакомства с подчиненными Шелленберга. Если бы им приказали изувечить арестованного, то они бы без наркоза за минуту поменяли своему «пациенту» верхнюю челюсть на нижнюю и обошлись бы с ним не так гуманно, как сегодня.

Относительно же Валленштейна они не получали никаких указаний. Кроме одного — привести его в кабинет. Но своими черепашьими тугими мозгами они понимали, что, для того чтобы его беседа с гауптштурм-фюрером прошла в духе полного взаимопонимания и не затянулась бы за полночь, Валленштейна нужно поставить в зависимое и унизительное для него положение.