"1212" передает - Хануш Бургер Страница 53

Однажды мы увидели зрелище, которого никак не ожидали. Подъезжая к небольшой высотке, мы почувствовали резкий неприятный запах. Это был запах табака и человеческого пота.

Джо притормозил. Перед нами, насколько мы могли рассмотреть, лежали и сидели немецкие солдаты, которым удалось вырваться из советского котла. Их здесь было тысяч десять, а может быть, даже и сто. Они лежали, как отдыхающие на пляже в жаркий солнечный день.

Ни на одном из солдат не было полной формы. На многих напялены гражданские брюки и жакеты. На месте петлиц и знаков отличия торчали белые нитки. Многие солдаты, стащив с себя пропитанные потом френчи, лежали в нижнем белье или вообще голыми. Вся эта масса шевелилась, как муравейник.

Офицеры сидели в сторонке. Старое правило!

Курт Блейер тут же вспомнил, как один немецкий кинорежиссер для съемки фильма «Три дня строгого ареста» нанял пятьсот статистов, которые должны были изображать кайзеровскую армию. Статистам выдали кому офицерскую форму, кому фельдфебельскую, кому просто солдатскую. В обеденный перерыв всех статистов кормили в большом спортивном зале. Войдя в зал, режиссер, к своему удивлению, увидел, что все эти люди стихийно разделились по званию: «солдаты» обедали отдельно, «унтер-офицеры» и «офицеры» — за особыми столами.

То же самое было и здесь. У самой дороги, по которой медленно катил наш автомобиль, отдельно сидели офицеры. Один из них был раздет по пояс, свою форму он свернул в узел. Другой мыл в каске ноги. Штабному офицеру помогал раздеваться солдатик с замученным видом. Рядом полковник в полной форме сжигал свои документы и фотографии, которые он только что показывал соседу. Тот в одном нижнем белье сидел на корточках и разбинтовывал руку, бросая марлю в огонь. Никакой раны на руке не было.

На повороте дороги мы увидели американскую машину с громкоговорителем. Коренастый потный фельдфебель с лысой головой и желтыми зубами говорил в микрофон. Рядом стоял долговязый сержант.

— …согласно приказу все подразделения при любых условиях должны соблюдать дисциплину. Ни один человек не имеет права никуда отлучаться. Питание будет выдаваться по предъявлению солдатской книжки!

— Дальше! — прорычал Шонеесси.

В два часа мы миновали серые запущенные пригороды Пльзена. Я вспомнил разговор с Клипом. Семьдесят процентов заводов Шкода разрушено! И все это сделала наша авиация…

Я ничего не понимаю в прокатных станах, мартеновских печах, мастерских, генераторах и транспортерах. До войны все это было для меня не больше, чем объект для рисования. Но даже несведущему человеку, увидевшему результаты бомбежки заводов Шкода, становилось ясно, что все эти стальные развалины никогда не восстановить.

Какие-нибудь две недели назад это были крупнейшие заводы в Европе, выпускавшие паровозы, колеса, стальной прокат, листовое железо, проволоку, железнодорожные рельсы, оружие. Все это освобожденная Чехословацкая республика должна будет ввозить из-за границы!

Почему в Германии пострадала лишь небольшая часть индустрии? Ведь американские самолеты бомбили в основном сеть дорог и склады горючего! А здесь с методической последовательностью уничтожен гигантский объект индустрии… И это в то время, когда война шла к концу и комбинат уже не имел военного значения.

— Не делайте из всего этого трагедии, Петр, — успокаивал меня Шонесси. — Подобная нагрузка для такой маленькой страны была бы чересчур большим бременем. Дядюшка Сэм мигом справится с этим, а ваши чехи пусть сосредоточат свои усилия на чем-нибудь другом. На производстве стекла, фарфора, развитии курортов, на народных танцах и тому подобное… Никаких вам забот! Мы не бросим чехов на произвол судьбы!..

Шонесси, взяв с собой Блейера, пошел в комендатуру узнать подробности о положении в Праге.

— Хелло, Петр!

Я не верил своим глазам. Рядом с машиной стоял Сильвио.

— Я знал, что ты все же выберешься сюда!

Во мне боролись противоречивые чувства: радость встречи и горькое воспоминание о его отъезде. Он, видимо, заметил это.

— Разочаровался во мне, не так ли? — спросил Сильвио с вымученной улыбкой.

— Разочаровался? Почему ты уехал не простившись?

— Бывают объяснения, которые не рассчитаны для маленьких детей. А прощаться, ничего не объяснив, я не имел ни малейшего желания.

Пауза. Мне показалось, что за три недели, пока я его не видел, он похудел.

— Вы хотите ехать дальше, в Прагу? До сегодняшнего утра дела там были дрянь. Говорят, часть города сгорела. Немцы сбрасывали зажигательные бомбы. Сегодня утром я лично допрашивал одного пленного оттуда.

Значит, это все же случилось. Уже двое суток, как объявлено об окончании войны, а Прага все же принесена в жертву! В душе у меня поднималась волна сожаления, негодования и боли.

— А что делаем мы? Сидим в Пльзене! Почему мы ничего не предприняли?

— Мы? Если ты имеешь в виду нашу Шестнадцатую танковую дивизию, то, скажу тебе по секрету, мы вплоть до пятого числа торчали перед Пльзеном, а когда город оказался в руках чехов, нас сразу же ввели в него. За пять минут до конца войны наши не хотят рисковать ни одним американцем. Возможно, то же самое наши рассчитывали проделать и с Прагой, но, успокойся, с сегодняшнего дня там русские…

— Русские? Но ведь три дня назад они были очень далеко от города, а наши с пятого числа, можно сказать, сидели под боком. Понял ты это или нет?

— Ты слишком о многом спрашиваешь меня. Я всего-навсего простой сержант. Возможно, у нас с русскими на этот счет имелось какое-нибудь соглашение…

— Глупости! Что значит «договорились»? Глупец ты, Сильвио! Когда наша девятая подошла к Рейну и мост через реку оказался невзорванным, что сделали наши парни? Подождали англичан, которые по соглашению должны были первыми перейти Рейн? Ничего подобного! Наши парни взяли да и перешли на противоположный берег! А здесь идет речь о жизни целого города с миллионным населением!

— Не волнуйся, Петр, — сказал Шонесси, выходя из здания комендатуры. — С сегодняшнего дня в Праге русские, и бои, по крайней мере в центре города, уже закончились… Ну как, Сильвио, хочешь вместе с нами посмотреть на пражских девушек?

Сильвио поблагодарил:

— Вырваться от полковника Ноубля нет никакой надежды! Он никого не отпускает. 6 мая несколько сот жителей Пльзена хотели поехать в Прагу, чтобы помочь восставшим, но ни одного человека он не отпустил.

«Возможно, и на этот счет была договоренность, — подумал я, — но с кем? С русскими наверняка не было!»

— Нас он тоже не отпустит. Нам нужно только посмотреть, как обстоят дела на демаркационной линии.

Мы подъехали к небольшому городку Рокицани. На небе ни облачка. Солнце светило, как в июне. Начинался сенокос. Девушки и женщины косили траву, а наши парни, скинув френчи, помогали им. По лицам солдат было видно, что они безмерно счастливы оттого, что наконец-то держат в руках не винтовку, а косу и грабли.