Солдатская сага - Глеб Бобров Страница 56

В отличие от недоразвитого и нечистоплотного заморыша Генули, Пивоваров был крепко сколоченным и с виду неглупым парнем. Вообще в ДРА над москвичами светила какая-то несчастливая, черная звезда; даже пословица ходила: «Что ни москвич — то чмо!» Разумеется, не все так фатально, и исключения бывали, например, один из самых толковых и крутых парней роты — механик-водитель ротного Федот.

Пивоваров в эти исключения не входил. Несмотря на многообещающее начало, не прошло и месяца, как он опустился до самого безобразного состояния. И виной всему послужил его собственный характер, привычка всегда и во всем быть в центре внимания, думать только о себе и о том, как выглядит он и его поступки со стороны. Повода сразу заработать орден во всю грудь как-то не представилось и день за днем, ночь за ночью тянуть тяжелую и изнурительную армейскую лямку не хватало ни сил, ни терпения — и он сломался.

В любой роте найдется с пяток подобных, в той или иной степени потерявших всякое человеческое достоинство, но случай с Пивоваровым был по-своему уникален. Сереге поначалу попытались помочь. Но помочь можно лишь тому, кто в помощи нуждается. Это дитятко нуждалось только в одном — в покое.

А тут юноша отколол номер еще похлеще… На второй день операции «Возмездие», километрах в пяти от Бахарака, рядовой Пивоваров во всеуслышание объявил: «Дальше не пойду!» На удивленный вопрос ошарашенного ротного: «Почему?» — ответил не менее прямо: «Потому что жить хочу!» Вечером того же дня при проверке снаряжения (уже на точке — бойца, естественно, с рейда тут же сняли) у него в вещмешке вместо боекомплекта обнаружили банок двадцать каши, — той самой, которую, дабы лишний вес на себе не тащить, рота перед выходом оставила в палатках.

Подобные поступки рассматривались однозначно — предательство… И, разумеется, для четвертой мотострелковой Сергей Пивоваров морально скончался. В горы его также больше не брали.

Как и многие другие, оказавшиеся в подобном положении, Серега по ошибке решил, что дураком пережить темную полосу ему будет легче. Когда подобный номер не прошел, и на него стали хорошенько давить, Серега сделал то, чего в Афгане не прощали никогда и никому, — пошел в штаб полка и на всех настучал… Вдвойне покойник. И самое страшное, что он подставил не только тех, кто его действительно когда-либо обидел, но и еще половину роты, и вовсе к нему никакого отношения не имеющую, в том числе и офицеров, которых автоматически подвел под дисциплинарное взыскание.

После такого хода Серега уж точно не смог бы подняться, ни при каких условиях, и тогда он «закосил на дурку». Правда, начал Серега не с симуляции сумасшествия, а с обыкновенного, банального членовредительства, но молодое, здоровое тело не пожелало гнить, а вдобавок чересчур умному мальчику быстро пообещали за подобные штучки влепить статейку — лет эдак на семь. Вот тогда-то он и закосил по-настоящему.

Для начала Серега, зверски закатив глаза под лобик и истошно воя дурным голосом, набросился на Деда. Но прапор, хоть и служил эталоном настоящего, стопроцентного деда и в свои сорок пять смотрелся на все шестьдесят, тем не менее, был отнюдь не промах и таких, как Пивоваров, сынков мог, пожалуй, человек пять умять и не запыхаться. Урок прошел даром, и, еще пару раз выкинув подобные фортели, Серега под конвоем улетел в Кабул — «на дурочку».

Вернулся он через пять месяцев — тихий, умиротворенный, раскаявшийся. На первом же разводе встал перед ротой на колени и, рыдая, минут десять вымаливал у нее прощенья. Через день заступал в наряды, со слезами на глазах просился на каждую операцию. И вот — на первой же вляпался.

Когда лейтенант Пономарев и его люди добрались до окопов первого взвода, Серега, уставившись пустым, осоловелым взглядом в небо, лежал на спине и тяжело, булькая и выдувая кровавые пузырьки, дышал. На месте рта зияла отвратительная черно-бордовая, обугленная рана. Правой половины челюсти и щеки не было совсем. Из раскуроченной дыры торчали белоснежные щепки обломков костей, а из-под лохмотьев, оставшихся на месте щеки и губ, выглядывали острые осколки зубов из раздробленной верхней челюсти.

Возле тела, не ведая, как к такому ранению подступиться, суетились несколько человек. Гора, сразу взявшись за дело, прежде всего, спросил:

— Кололи?

— Че???

— Промедол кололи?

— Нет! Нет! Мы же знаем! — запротестовали мужики. [7]

Пока с горем пополам перевязывали раненого, лейтенант Аиров рассказывал обстоятельства происшедшего. Как и следовало ожидать — обыкновенное разгильдяйство…

В рейде Серегу назначили в расчет АГС. Там он, выполняя самую тяжелую (восемнадцать килограммов, помимо собственного груза) и в то же время самую неблагодарную работу — стрелял-то, естественно, не Серега — нес тело гранатомета. После ночного обстрела он, в надежде перехватить лишние двадцать минут сна, конечно же, не разрядил оружие и не извлек из патронника гранату, а утром, спросонья, неаккуратно поставил зачехленное тело на торец, где помимо всего прочего находится гашетка этого оружия… и в результате схлопотал с расстояния менее чем в полметра тридцатимиллиметровую гранату в лицо.

Прошив голову и каску (да так, что в нее потом кулак просовывали), граната, так и не разорвавшись и наверняка оставшись на боевом взводе, упала где-то за кишлаком. «Маленький презент афганским коллегам», — пошутил кто-то из офицеров.

Даже на все уже насмотревшийся Гора и тот был неприятно удивлен реакцией на происшествие со стороны ребят и обоих взводных. На его вопрос, почему до сих пор не перебинтовали. Васька Бульбаш, замкомвзвода, кстати, раздраженно ответил: «А че яво перемятывать, — яму все равно пяздец!» Да тут еще и Пономарев со своими шуточками: «Гора, ты ему жгут на шею наложи, только записочку подсунуть не забудь, а то, чего доброго, онемеет!»

Пока он тампонировал и перевязывал рану, офицеры связались с ротным. На доклад о ранении Пивоварова старший лейтенант ответил в том же духе: «Ранен?! Почему не убит?!» После чего открытым текстом выдал длинную и отборную тираду…

Минут через двадцать подошла вертушка и, зависнув над обозначенной оранжевыми дымами площадкой, забрала раненого.

* * *

Как ни странно, но, вопреки прогнозам Горы, да и многих других, в том числе и большинства врачей санчасти, Серега выжил. Граната прошла между сонной артерией и позвонком и, раздробив основание черепа, вышла справа под затылком. Через семь месяцев с пластмассовой челюстью, железными зубами, парализованной левой рукой и шрамом на пол лица, вдобавок, глухой на правое ухо, он вернулся в роту за документами. А через пару недель, по инвалидности укатил на дембель.

За этот непродолжительный срок Серега успел всем напомнить, что он еще не умер и по-прежнему способен поражать воображение видавших виды солдат.