56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - Равиль Бикбаев Страница 58

Ты кто такой? Щегол малахольный, шнурок разэтакий, чтоб мне замечания делать?! Для меня один среди офицеров авторитет есть – это ротный, он свое право замечания мне делать в горах заработал, когда взводным моим был. Рядом мы год отвоевали. А ты… да я тебя, чмо московское, в упор не вижу! Забил я на тебя! Отзываю лейтенанта в сторону, чтоб его солдаты не слышали.

– Ты, летеха, жить хочешь? – тихонько ему шепчу. – Ты кого учишь? По уставам твоим нас всех перестреляют. Тебя первого. Тебе еще самому учиться надо, а вот когда твой взвод без потерь «духов» будет мочить, вот тогда свой рот и открывай. А пока цыц!

То бледнеет офицерик, то краснеет, кулачки сжимает, вот-вот бросится. Давай попробуй, вот как ахну прикладом тебе в грудину, так и улетишь. Но сумел он гонор свой перебороть, смолчал, только зубки заскрипели, и жаловаться на упадок воинской дисциплины не побежал. Будет из тебя толк, парень, будут тебя солдаты не только за звездочки офицерские уважать, все будет, только потом. А пока ты только после училища да от молодой жены сюда прибыл, а тут необученные и пока бестолковые солдаты да наглые, никого не признающие дембеля-сержанты, вот так ты свою службу и начал, товарищ лейтенант. Ничего, обстреляешься, обвыкнешь, и любого на место поставить сможешь, и здесь, и в любой другой части и в любое время. Больше после службы в 56-й тебе уже никто «цыц» сказать не посмеет.

– Ой, товарищ сержант, а это что? – показывает мне мелкое насекомое солдатик, из Москвы он призван, а москвичам в армии больше всех достается.

После отбоя отдыхает рота в жарко натопленной палатке. Сидят на койках бойцы и почесываются.

– Вошка это, гвардеец, вошка… – А сам за его реакцией с интересом смотрю.

– Да вы что?! Так надо же дезинфекцию делать, белье, форму, все менять! – с брезгливым ужасом на лице кричит пацан.

– Делай, меняй, – покладисто соглашаюсь я.

– А как? – чувствует подвох столичный мальчик и маменькин сыночек, боится впросак попасть.

– Комбригу доложи, он в штаб армии сообщит, оттуда в Генеральный штаб экстренный доклад отправят, дескать, завелись у рядового второй роты вши, надо тревогу бить да все им менять.

Всего-то месяц с небольшим прослужил солдатик, а штабам уже не верит. Мнется, но спрашивает:

– Что же делать?

– Достань бачок, всю форму и белье прокипяти, вот тебе на два-три дня и полегчает. А сам сегодня голый ложись. Смены-то у тебя нет?

– Так не просохнет до утра одежда, как же я голый-то буду? Или вы меня от занятий освободите?

Размечтался! Так я тебя и освобожу, губы-то скатай, фантазер, а теперь слушай, что тебе «дедушка» скажет:

– Ничего страшного, – усмехаюсь я, – ты же десантник, ты же гвардеец, мокрую одежду наденешь, пока на тактике будешь бегать, она на тебе и высохнет.

Кипятили форму, кипятили белье, потом на бегу одежду на себе сушили, сами каждый день ледяной водой мылись, закалились, а вот вошек так и не вывели.

– Товарищ сержант, у меня голова болит и тошнит, – заявляет мне на утреннем построении боец из второго отделения.

Смотрю: нет, не симулирует солдатик, лоб горячий, вид грустнее обычного. Достаю из личной аптечки таблетки, одна – аспирин, вторая – активированный уголь. Лечись. И в строй бегом.

– Я же болею! – удивляется солдатик. – Мне лежать надо, постельный режим соблюдать.

Мама у него врач, вот умных словечек и нахватался.

– В армии, воин, нет больных, а есть живые и мертвые. Ясно?

– Так точно, – с тоской отвечает юный больной воин. – Ясно.

Ничего, побегал по снегу, пропотел, на ночь я ему горячего чая дал и еще одну таблетку аспирина. Утром встал бодрый, здоровый и веселый. Вот так мы простуды всякие лечили, быстро и эффективно, кстати, сами так же лечились.

Строевой подготовкой почти не занимались, да ну ее на хер! Умеют в строю стоять, выход из строя сделать, в ногу ходить – и достаточно. В горах не строевым шагом ходят.

Уставам не учили, на кой они, спрашивается, нужны, уставом от пули не заградишься. Общепринятых армейских приколов типа «сорок пять секунд отбой» тоже не устраивали. Зачем? И так пацаны за день намотаются. Матом по службе, конечно, крыли, но специально ни над кем не издевались, не оскорбляли. Вечером в палатке перед сном встанет по стойке смирно на табурет один шнурок, с выражением прочитает:

Дембель стал на день короче,

Дембелям спокойной ночи…

Вот и вся «дедовщина». Физподготовкой в личное время заставляли заниматься – это было. Пресс покачать, мышцы спины натренировать, общую выносливость развить, все требовали делать. Так ведь надо это, иначе сдохнет солдат в горах. Как без тренажеров мышцы подкачать? Ствол миномета – это штанга, опорная плита миномета – это тренажер для мышц спины и ног. Табурет – для упражнений на пресс, отжимание от пола – для укрепления рук и общей выносливости. Спинка кровати второго яруса вместо перекладины. Вот вам и все тренажеры, ну и бег, естественно. Не простой бег, а такой, когда в РД насуют по два боекомплекта, общим весом под сорок кило, и бегом марш. За три недели службы в Афгане все солдаты как усохли. А уж жрать-то хотели, ну как волки зимой иль как десантники всегда. Хочешь жрать, солдат? Пайки, из которой еще и на складе, и на кухне уворуют, тебе не хватает? А вот это, милый, второй этап обучения. Во-первых, запомни, никто о тебе заботиться не собирается, во-вторых… хочешь жрать, так добудь еду. Как? Смекалку, солдат, прояви, где есть еда, вот туда и иди, вот за такую отлучку тебя ругать не буду, зато, если попадешься, получишь трендюлей по полной программе. Вы поняли, товарищ солдат?

Для начала бойцы по мелочи с батальонной кухни все тырили. Там буханка хлеба, здесь грамм триста маслица, тут кусок мяса, а уж потом:

– Я знаю, товарищ старший лейтенант, что это ваши бандиты ограбили продовольственный склад, – бесится зам по тылу.

Идет в штабе бригады дознание. Вызваны командир второй роты, командиры взводов и начальник караула. В тот день в декабре наша рота несла караул, я как раз начкаром был. В числе объектов, подлежащих охране, был и продовольственный склад. Надежные бункеры отрыть не успели, все имущество в палатках, а часовые – вечно голодные молодые солдаты.

– Твои мерзавцы, – орет весь лиловый от злобы майор командиру роты, – вынесли все доппайки, а чем я, спрашивается, теперь офицеров кормить буду?

Затем поворачивается в мою сторону майор, кричит:

– Сержант! Признавайся! Мерзавец, я из тебя всю душу вытрясу…

Признаваться? Нашел дурака! Все замки, печати и пломбы целы. Мы взяли? А ты докажи!

– Товарищ майор, – с болью, с мукой несправедливо обвиненного человека отвечаю я, – часовые тут ни при чем. На складе круглосуточно дежурили ваши подчиненные…

Что, майор, съел? Твои подчиненные бросили ночью склад, а мои часовые не растерялись.