Уничтожить Париж - Свен Хассель Страница 59

При звуках французской речи полицейский приподнял бровь; потом, увидев на груди Легионера Военный крест, приподнял и вторую.

— Qu'est-ce que c'est que ça? [135]— спросил он, указав на свинью.

— Marché noir confisqué [136], — спокойно ответил Легионер.

Второй полицейский чуть попятился, но продолжал касаться рукой пистолета. Легионер достал пачку сигарет.

— Закурите?

Полицейский заколебался, потом подался вперед, чтобы взять сигарету. Легионер одним молниеносным движением швырнул его наземь. Следом с грохотом упал велосипед. Второй тут же повернулся и покатил прочь, не останавливаясь, чтобы воспользоваться пистолетом, но вскоре его переднее колесо забуксовало на масляном пятне, он перелетел через руль, пробил барьер из предупреждающих огней с объявлением «Объезд» и упал в яму на дороге, уютно свернувшись на дне. Мы бросили объявление поверх ямы и оставили его там.

— Может, воспользуемся велосипедами, — предложил я, — раз уж так вышло?

После обычных споров и агрессивных выпадов мы остановились на способе транспортировать свинью, который даст отдых нашим ноющим плечам. Прикрепили два карабина крест-накрест между велосипедами и положили на них свинью. Двоим из нас было сравнительно просто ехать на велосипедах, придерживая свинью одной рукой, а тем, кто следовал сзади на своих двоих, приходилось бежать, чтобы не отставать.

Улица д'Эколе. К нам медленно приближался транспортер, заполненный служащими полиции вермахта. Старик застонал.

— Еще этого не хватало, — пробормотал он. — С меня хватит!

Мы спрятались в темноте на обочине дороги. Транспортер миновал нас и, проехав еще немного, остановился. Мы не представляли, почему, заметили нас полицейские или нет. Мы могли только ждать и наблюдать.

— Они кого-то ищут, — пробормотал Порта.

— Не удивлюсь, если нас, — сказал Малыш. — Наверно, те фараоны подняли тревогу. Нужно было позволить мне прикончить их.

Где-то поблизости раздалась автоматная очередь. Группа полицейских тут же выскочила и побежала в темноту. Через несколько минут они вернулись, ведя двух парней в наручниках, швырнули их в транспортер и поехали дальше. Такие сцены в то время были в Париже вполне обычными. Ночную войну вели обе стороны, наводя ужас на город. Горожан — и виновных, и нет — вытаскивали из постелей и уводили на допросы и пытки; немецких солдат находили с перерезанным горлом; маленьких детей избивали и расстреливали. Это было начало разгула жестокости, которому предстояло ознаменовать освобождение Парижа.

Мы спрятали тушу в темном подъезде и пошли по боковой дороге взглянуть на мост. Через два часа, как постоянно напоминал Хайде, должен был наступить день.

— Надеюсь, вы не собираетесь таскать тушу по улицам Парижа средь бела дня?

— А почему нет? — вызывающе спросил Порта. — Если хочешь знать мое мнение, гораздо подозрительнее выглядит хождение с ней среди ночи!

— Господи! — воскликнул Хайде. — Если кто увидит нас с этой грудой мяса, за нами потащится половина Парижа. Сейчас тебе всадят нож в спину лишь за кусок корки от бекона, тем более за целую свинью.

Мост, насколько нам удалось установить, казался неохраняемым. Мы вернулись взять свинью и увидели таращившуюся на нее старуху: глаза ее остекленели, рот был открыт, руки сложены на животе.

— Пресвятые Иисус, Мария и Иосиф! — закричала она, когда мы подошли к ней. — Messieurs… messieur [137], — она схватила за руку Порту, который шел первым, — сжальтесь над старой женщиной! Я ни слова не сказала против немцев! Ни единого! Мой муж дезертировал в прошлую войну и больше не брал в руки оружия!

Голос ее становился все пронзительней и громче. Порта стал орать на нее на своем варианте французского. У нее был перевес в словаре, зато у него — в громкости голоса. Какое-то время никто из них не добивался преимущества, потом Порта вырвал руку из ее отчаянной хватки и закричал так, что его могла слышать половина Европы:

— Моя начальник! Свинья мой друг! Твоя понимать? Твоя не понимать, тогда умереть!

Он начал стрелять из воображаемого автомата. Старуха плюнула ему под ноги и отступила на шаг, злобно глядя на нас.

— Превосходный французский, — восхищенно сказал Легионер. — У меня самого лучше не получилось бы.

— Думаю, неплохой, — скромно согласился Порта. — Когда находишься в оккупационной армии, надо потрудиться овладеть чужим языком.

— Совершенно согласен, — с серьезным видом сказал Легионер.

Наблюдавший за дорогой Грегор предостерегающе зашипел.

— Осторожно. Приближается помеха.

Порта тут же выхватил пистолет. Малыш уже поигрывал удавкой из стальной проволоки, с которой не расставался в эти дни. Помеха явилась в виде двух парней лет двадцати с лишком; они шли бок о бок, держа руки в карманах — характерная черта того времени. Легионер учтиво вышел навстречу им.

— Bon soir, messieurs. Qù allez-vous? [138]

— Prendre l'air. C'est défendu? [139]

— Pendant le couvre-feu, oui. [140]

Парни глядели на нас, видимо не зная, как быть. Порта вернул предохранитель пистолета на место.

— Ну? — негромко спросил Легионер.

Внезапно послышался звук маршировки. Топот тяжелых сапог по брусчатке. Хриплые голоса, ведущие разговор по-немецки.

— Патруль! — прошептал Барселона.

Мы снова втиснулись в подъезд. Если бы патруль обнаружил нас с «трофеем», нам оставалось только вступить с ним в перестрелку.

Оба парня теснились с нами в подъезде: они так же не хотели попадаться на глаза патрулю, как и мы. Старуха пыхтела где-то среди нас, Малыш зажимал ей ладонью рот. Легионер взял подмышку приклад автомата, готовый выпустить очередь в первого, кто попытается сунуться.

Патруль показался на другой стороне улицы. Восемь человек в знакомых касках, со значками в форме полумесяца. Во главе их был обер-фельдфебель. Судя по виду, один из тех, кто не может спокойно спать, если ночное патрулирование не принесет хотя бы двух трупов.

Патруль прошел, ничего не подозревая. Порта любовно погладил голову мертвой свиньи.