Фронтовое братство - Свен Хассель Страница 6

Легионер напевал: «Приди, приди, приди, о Смерть». Я умерил слух. Не хотел слушать эту проклятую песню; но ее подхватили тысячи других: «Приди, приди, приди, о Смерть». Снова булькающий смех из угла.

Старуха провела пальцем по острию косы, светлой, блестящей косы. Удовлетворенно кивнула. Коса была острой. Как ножи больших гильотин в Плётцензее и Ленгрисе [17]. Как нож, отделивший голову Урсулы от ее стройной шеи [18]. Я подумал, есть ли гильотины на Колыме. Что это с тобой, глупый скот? Я думал, ты простился со своей берлинской любовью, еврейкой, спавшей с эсэсовцами, потому что она обладала чувством юмора. Красавица. Лакомый кусочек. Перестань реветь, баба! Когда-то ты хотел быть офицером. Хотел быть солдатом, болван. И что ты теперь? Дерьмо, боящееся Старухи с косой. Чего тебе беспокоиться? Выходи из игры. Кто будет беспокоиться о тебе, кроме тебя самого, недоумок? Разве не странно? Ни одна душа о тебе не подумает, когда ты откинешь копыта. Тогда давай, скотина, переноси меня через Стикс [19]. Думаешь, я боюсь тебя?

Старуха встала и запахнула черный плащ. Мерными шагами пошла к моей койке. Я издал пронзительный вопль.

Санитарка снова пришла. Вытерла мне лоб чем-то восхитительно прохладным. Шел дождь. Мерно, успокаивающе постукивал. Старуха с косой ушла. И забрала из палаты двоих.

Через семь дней меня перевели в палату, где лежали Малыш и Легионер. Малыш заработал две недели гауптвахты, которые ему предстояло отбыть после выписки. Когда старшая медсестра отделения и еще три появились в дверях, он закричал: «Урра, девки пришли! По койкам, ребята!»

Поднялся жуткий скандал. Окончился он через час, когда начальник медицинской службы вкатил Малышу две недели. Тот никак не мог понять, за что. Ему было невозможно втолковать, что армейский госпиталь — не бордель. Он видел бордели везде, где замечал женщин.

— Чего здесь только не бывает, — усмехнулся Легионер. — Некоторые санитарки до смерти хотят переспать с ребятами при орденах на груди. Вот обер-ефрейтор Хансен здесь уже почти полтора года, знает всё обо всех. Говорит, что сестра Лизе вбила себе в голову родить мальчика, пока еще есть время. Переспала с целой компанией мужчин, однако мальчик так и не появился. Но она все не теряет надежды. Упорна, как всегда. Считает это своим национальным долгом.

Однажды нас с Легионером закутали в одеяла и отнесли туда, откуда были видны поблескивающие воды Эльбы и шедшие против течения буксиры. Вскоре к нам присоединился Малыш, его тоже усадили в шезлонг. Мы сидели там целый час, слушая стук заклепочных молотков на верфи.

Одна санитарка учила меня ходить. Мои ноги были парализованы. Когда мы взбирались на утес, осколок последней гранаты задел позвоночник. Ходить я постепенно научился, пролив реки пота. Санитарка была очень терпеливой. Старой, некрасивой, но вместе с тем нежной.

Я забыл ее имя. Мы очень часто забываем тех, кто помог нам, врагов же — никогда.

Малыш совал свой кулачище под нос каждому из десяти наших соседей по палате.

— Это не дамская ручка. Советую уяснить с самого начала.

— Наводит на мысль о похоронном бюро, — пробормотал, хмурясь, Штайн.

— Приятно слышать, — сказал Малыш. — Твои слова показывают, что соображения ты не лишен. Сидеть на койках разрешаю — но вот слушайте! Как только скажу: «Принести пива!», вы скидываетесь и бежите со всех ног за пивом для Малыша. И попробуйте только разбавить его! Если вдоволь напьюсь пива, буду шелковым, как котенок, имейте это в виду. Но если пива не будет, — он сделал длинную паузу и зловеще оглядел всех, — пусть Господь смилуется над вами!

Россия была забыта. То есть, то, что мы знали о России, — Восточный фронт. Это гораздо худший ад, чем те, какие описывают священники, даже из сект, основанных исключительно на страхе человека перед неведомым. Самый изобретательный миссионер из такой секты не сможет нарисовать ад, хотя бы слегка напоминающий тот, какой мы видели на Восточном фронте — ад, населенный дьяволами в зеленом и в хаки, настоящими садистами.

Теперь мы были далеки от этого ада. Мы были ранеными, больными, распутными, пьяными. Нам было на все наплевать. Забудь и живи. Завтра смерть.

В конце концов мы оказались в хорошем армейском госпитале в Гамбурге с покладистым главным врачом, с хорошими и плохими медсестрами. Операции остались в прошлом. Нас слегка изрезали в Кракове, еще немного в Берлине, и теперь — в Гамбурге, еще самую малость. Мы не были прикованы к койкам и могли выходить за территорию госпиталя. Пить запрещалось, но мы все равно пили. Время мы проводили, распутничая, устраивая драки, постоянно посещая кабаки и трахаясь с невестами и женами других солдат.

Невысокий Легионер был больше не в состоянии трахаться по милости унтершарфюрера СС [20]из концлагеря Фаген, развлекавшегося любительской хирургией. Поскольку он не мог развлекаться нарушением шестой заповеди [21], приходилось изыскивать другие способы. Альфред Кальб, бывший капрал Второго полка французского Иностранного легиона, пил медленно, целеустремленно и непрерывно. Когда кто-нибудь говорил: «Гроза Пустыни слегка навеселе», он бывал очень пьян, до такой степени, что любой другой свалился бы с ног.

Малыш повсюду провоцировал драки. Объявлял всем, что приехал в Гамбург убить кого-нибудь, предпочтительно солдата-тыловика. Избил одного из вышибал в Сант-Паули, заподозрив, что тот разбавляет пиво водой. Когда хозяин попросил оплатить счет, Малыш бросил его в руки девушек-хористок. Между столами ходила лошадь, которую посетители поили пивом. Малыш увел ее и бросил в коридоре дома медсестер, что вызвало большой скандал. Главный врач, доктор Малер, узнав об этой выходке, засмеялся.

— Что за беда, пусть себе развлекаются.

Доктор Малер был самым невоенным армейским врачом, какого только можно вообразить. Он много лет практиковал в английских колониях. Его специальностью были тропические болезни. После неудачного покушения на Гитлера двадцатого июля нацистские власти арестовали его. Поговаривали, что он едва избежал виселицы. Он был как-то связан с адмиралом Канарисом, главой немецкого сопротивления [22]. Как ему удалось уцелеть, оставалось неясным. Когда доктора Малера спрашивали об этом, он пожимал плечами и отвечал: «Ерунда». Продолжал совершать обходы в сопровождении главной медсестры Эммы. Благодаря беззаветной преданности делу этого врача тысячи людей сегодня живы.