Летом сорок первого - Георгий Свиридов Страница 61

Вдруг послышался грубый треск ломаемых ветвей, из-за деревьев и кустов дружно выскочили вооруженные люди, одетые в маскировочные комбинезоны, наставили винтовки и стволы автоматов:

– Сидеть и не двигаться! Хенде хох! Руки вверх!

Закомолдин и трое его бойцов не успели и глазом моргнуть, как были окружены. Как глупо попались!

– Бросай оружие! – последовала команда на родном русском языке с добавлением крепкого мата.

Эта грубая команда обрадовала Закомолдина. Сергей облегченно вздохнул: свои! Кто же еще может так матюкаться? Он попытался встать:

– Кто старший?

– Сидеть, гад! – дуло винтовки ткнулось ему в спину под лопатку. – Не рыпайся!

– Не тыкай лейтенанта! – зло крикнул Чернов.

– Заткнись и не дергайся, а то продырявлю!

В том, что это были свои, не оставалось никакого сомнения. Под маскировочными комбинезонами виднелась красноармейская форма: защитные гимнастерки, петлицы. На головах у многих – пилотки с красными звездочками. У двоих – фуражки, с теми же звездочками.

– Да вы что, ребята! – Ляхонович удивленно оглядывался на вооруженных людей. – Своих не признаете, что ли?

– Бросай оружие! – и снова приказ сопровождался матом. – Кому говорят!

Закомолдин первый кинул на траву трофейный автомат. Его примеру последовали остальные. Ляхонович бросил и ручной пулемет.

– Берите и его, только ни одного патрона, диски пустые...

– Гранаты? Пистолеты? – грубо командовал невысокого роста военный.

На алых петлицах пехотных войск Закомолдин увидел «шпалу», длинный красный прямоугольник, знак отличия капитана. Свои, выходит. У Сергея все внутри клокотало. Что ж они, в самом деле, слепые?

– Товарищ, капитан! – начал Закомолдин. – Тут недоразумение получается.

– Сидеть! Сдавай пистолет! Кому говорят?

Закомолдин вынул из кобуры свой ТТ и в сердцах швырнул его к ногам капитана.

– Вот мое личное оружие! – вывернул карманы. – Больше нет ничего.

Капитан, злорадно усмехнулся, крикнул пленному унтер-офицеру:

– А ты что? Ждешь особого приглашения?

– Он пленный, – пояснил Закомолдин. – Мы его разоружили.

– Еще на рассвете, товарищ капитан, мы на шоссейке вывели из строя мотоциклетку, двух ухлопали, а энтого в плен живьем взяли, – добавил Силиков и продолжал: – Мы пограничники! Семнадцатого краснознаменного! Вырвались из кольца!

– Склад с боеприпасами ночью подорвали, – не без гордости вставил Чернов.

– Молчать! – капитан, казалось, пропустил мимо ушей сказанное, уставился на унтер-офицера. – Где твое личное оружие? Сдать!

– Он по русски не тумкает, – засмеялся Чернов. – Это ж пленный немец!

Закомолдин спешно расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вынул красную книжицу и протянул ее:

– Товарищ капитан, вот мое командирское удостоверение! Ознакомьтесь. Сверьте с фотокарточкой! Я лейтенант пограничных войск Закомолдин.

– Давай сюда, – капитан взял удостоверение и, криво усмехнувшись, пробежал глазами записи, бросил взгляд на Закомолдина и произнес, процедив сквозь зубы: – Чисто сработано! Почти как и наши.

– Да ты... Да вы? За кого принимаете? – задохнулся Закомолдин, обожженный страшной догадкой.

– За тех, кто вы и есть на самом деле. Нечего перед нами комедь ломать, – и капитан сказал, как отрезал: – За немецких диверсантов!

Закомолдин оторопел. Притихли разом и бойцы.

Если бы вдруг рядом раздался взрыв, загрохотал гром, забил фонтан из-под земли или образовалась под ногами гигантская трещина, обнажая глубокую пропасть, наверное, меньше бы они вызвали удивления и тревоги, чем оскорбительное подозрение капитана.

– А ху-ху не хо-хо! – ругнулся Ляхонович и сунул капитану свою красноармейскую книжку. – Протри зенки, прочитай, кто я!

Чернов и Силиков тоже вынули свои документы.

Документы у них отобрали. Капитан, даже не читая, сложил их и протянул рослому бойцу в фуражке:

– Старшина, спрячь-ка их, в штабе разберемся.

Дула винтовок и отечественных автоматов ППШ с круглыми дисками все так же сурово были направлены на Закомолдина и его бойцов. Дело приняло очень крутой поворот. Силиков тихо ругался. Ляхонович обомлел. Чернов звонко рассмеялся:

– Ну и даете!.. Ну и даете!..

– Заткнись! – оборвал его старшина. – А то прошью пулями!

Капитан прошелся по полянке. Невысокого роста, плотный, жесткие черты лица, светлые, чуть выцветшие глаза, смотрят прямо и строго.

– Свои? – передразнил он и, скривив губы, тронул носком сапога трофейные плоские автоматы. – А это что? Табельное оружие? Или мы тут ослепли? А это что? Тоже табельное красноармейское имущество? – он пнул немецкие пустые баклажки и круглые емкости с продуктами. – Кому мозги вправляете? А это что? Командирский планшет? – он указал на трофейный планшет, взятый у немецких танкистов. – И карта русская? Еще факты? Пожалуйста. Я пока не оглох, могу разобрать и отличить русскую речь от немецкой. Своими ушами слышал, как якшались любезно эти двое, эти ваши так называемые красные командиры! – И вдруг взорвался, переходя на крик: – Сволочи вы! Звери! Вот кто! Немецкие диверсанты, переодетые в нашу форму! Не будет вам никакой пощады!

2

Как не теснятся деревья, обступая дорогу, а все равно то там, то здесь мелькают в зеленой густоте светлые пятнышки, которые порождают в душе надежды на выход из этого темного и нудного царства глухого ельника и сосняка. Автоколонна двигалась всю ночь до самого рассвета, до момента, когда край солнца еще не поднялся над вершинами деревьев, но его лучи уже пронизали почти насквозь глухоту леса, и только тогда встала на дневку.

От дороги в лес далеко не углублялись, а расположились по обе ее стороны, наскоро замаскировав машины. В лесу было тихо и приятно, лишь издали доносилось какое-то глухое рокотание, словно где-то далеко бегают обутыми ногами по гулкой железной крыше. В этом неясном звуке слышалась тревога, и она невольно захватывала и волновала бойцов отдельной артиллерийской батареи. Каждый из них понимал, что там, впереди, где-то за краем леса с раннего утра уже начался бой, а может быть, он не затихал и всю ночь, просто они были еще далеко и в шуме своих моторов не улавливали посторонних звуков.

– Слышь? – спросил Закомолдина шофер Нестеров, помогая ему крепить в кабине своей боевой машины пульт управления стрельбой. – Кажись, где-то рядом?

Он не произнес слова «фронт» и «бой», поскольку и так все было понятно. Константин Сергеевич, завинчивая гайку, согласно кивнул:

– Близко.

На душе у механика с самого первого дня, как только узнал о фашистском нападении, лег черной глыбой камень большого горя. Закомолдин непрестанно, что бы ни делал, думал о сыне, о своем Сережке. Что с ним? Где он? Жив ли? На многочисленные запросы вразумительного ответа пока не было. Даже в штабе пограничных войск, куда по просьбе Закомолдина обращался сам директор научного института, ничего ясного не ответили, лишь сказали, что погранзаставы и погранотряды первыми приняли бой и сведений о личном составе, в том числе и командном, пока не поступало. Да и от кого они могут поступить, горестно думал Константин Сергеевич, если почти вся Белоруссия вместе со столицей уже в руках у гитлеровцев? Думы роились в голове, надсадно болело сердце, а руки делали свое дело.