Резервисты - Егор Лосев Страница 63

Чай остыл и уже не грел. Зато дождь усилился, косо поливая шоссе и кусты. За дорогой протяжно запел муэдзин, нагоняя тоску. Его поддержат еще один.

В будке скрипнуло окно:

— Алле, земеля! — Сева высунул голову в образовавшуюся щель. — Заползай, погреешься.

В теплом нутре будки тихонько напевало радио, гудела под столом печка. Севин напарник дремал, прислонившись к стенке.

— Спасибо… — Данька с трудом уместился между дверью и стульями. С плащ-палатки натекла лужа.

— Курить нету? — поинтересовался Сева, разворачиваясь вполоборота.

— Нету…

— Плохо. Ты где живешь-то?

— В Петах-Тикве.

— Смотри-ка, почти рядом, а я в Пардес-Каце. А кого из пацанов знаешь?

— Ну… Литовца, Бородавку, Наца…

— Гену-Афганца знаешь?

— Знаю…

— Мой кореш.

Гена-Афганец числился местной достопримечательностью, вроде столетнего эвкалипта, растущего в центре города рядом с мемориальной доской. Светловолосый амбал со сбитым набок носом и поломанными ушами, он воевал когда-то в Афганистане, где заработал сильную контузию. В трезвом состоянии Гена ничем не выделялся, но вот «под газом» он, словно локатор ПВО, впадал в состояние поиска достойного соперника для спарринга. Может, где-то в городке таковой и имелся, но до поры скрывался. Гена же руководствовался принципом льва в публичном доме: раз нет львицы — кошек насыпьте на сто рублей, то есть старайся компенсировать качество количеством.

Особенно Гене полюбилось кафе «Крещатик».

То ли сам он приехал с Украины, то ли публика там отдыхала подходящая.

С полгода назад в кафе забрел за сигаретами израильтянин, показавшийся Гене достойным соперником. Иврит Гена знал не очень, но настоящие мужчины понимают друг друга без слов. От первого удара израильтянин увернулся, и «Крешатик» лишился картины «Днепр в половодье». Неизвестно, как сложился бы первый раунд, у израильтянина под футболкой ясно вырисовывалась кобура с «Йерихо», но Гена споткнулся об подвернувшийся стул, и соперник бежал. Бежал недалеко. До телефона-автомата, по которому состоявший в местном аналоге народной дружины израильтянин вызвал наряд.

— Вот это я понимаю! — обрадовался Гена, увидев в дверях двоих полицейских и выглядывающего из-за их спин соперника. — Ты бы еще маму привел.

Хозяин кафе Саша, сидя под стойкой, набирал номер страхового агента, чтобы не тянуть с оценкой ущерба.

Может, нью-йоркским полицейским удалось бы справиться с ситуацией, но Петах-Тиква не Нью-Йорк и кадры здесь послабее. Пока Гена крушил мебель и имидж израильской полиции, тот же неутомимый израильтянин подобрал с пола выпавшую рацию и повторно вызвал подкрепление, случайно подключив к конфликту третью сторону — израильскую армию. На вызов примчались два джипа пограничной охраны. Таким образом, к посетителям «Крещатика» прибавились шестеро тоших, вооруженных винтовками эфиопов. Шесть эфиопов для Гены были теми самыми «кошками на сто рублей», и драка могла бы продолжаться долго, но сержант-пограничник поднял с пола бутылку и с пяти метров засадил нарушителю спокойствия прямо в голову.

Эфиопы вообще обладают потрясающим даром метания предметов, Вильгельм Телль должен был родиться в Эфиопии.

С тех пор Гена-Афганец исчез, а кафе «Крещатик» закрыли.

Сева рассказал последние новости: Гена отмазался от тюрьмы и улетел обратно в Россию.

Минут пятнадцать протекли в поиске других общих знакомых.

Дальнейшее общение Севе наскучило, и он выставил Даньку на улицу, растолкал напарника и задрых сам.

Светало. Дождь вяло моросил. Предутренний ветерок моментально пролез в рукава и за ворот, зубы застучали дурацкий стишок про барашка. Немного спасал от холода бронежилет, без него было бы совсем плохо.

Когда послышался шум мотора, Данька встрепенулся. Шум приближался, пробежал по кустам отсвет фар. Данька видел, как напарник пихнул Севу локтем и встал.

Из-за поворота, громыхнув подвеской, выехала древняя «Субару» и резко встала, увидев прожектора, колючку и бетонные заграждения. Две бородатые физиономии белели за лобовым стеклом.

По спине пробежал озноб. Данька уставился на «Субару» в надежде на то, что пассажиры сообразят и сдадут назад. За спиной хлопнула дверь будки.

Севин напарник внимательно уставился на пришельцев. С полминуты стояла тишина, потом напарник неторопливо клацнул прикладом «Глилона».

— Ну что, салага? Иди, скажи им, чтоб уматывали отсюда!

— Как?! — удивился Данька.

— Ялла! Я цаир! — разозлился напарник. — Молча слетал!

— Ну… типа… — хмуро замычал Данька, десятым чувством сознавая, что это неправильно, ведь из машины и на выстрел можно нарваться, да и не учили их тачки шмонать, целая ж наука.

— Ты мне понукай, «тлуну» [39]захотел? Иди скажи, чтоб валили «кебене мат».

Страх провалился куда-то в живот, смешавшись с поднимающейся злостью. Захотелось вмазать прикладом под челюсть этому заспанному уроду в шапке, а потом вызвать начкара, чтоб он разбирался. Данька облизнул пересохшие губы, развернулся и, переставляя непослушные ноги, двинул к машине, почему-то не с водительской стороны, а с пассажирской.

Боковые стекла у «Субары» оказались тонированы напрочь. В голове прыгала шальная мысль дослать патрон. Пальцы правой руки Данька загодя положил на рукоятку затвора. Потом снял с цевья левую руку и покрутил в воздухе, требуя открыть окно.

Тонированное стекло поползло вниз. Пожилой палестинец дернул кадыком на небритой шее, что-то залопотал, протягивая документы, но вдруг отшатнулся в сторону, и нечто серое, вырвавшись из окна, со страшной силой ударило в грудь.

Данька потерял равновесие и рухнул навзничь, в придорожную канаву.

От приземления сбилась дыхалка. Очки повисли на дужке, размыв происходящее.

Данька зашелся от злости, первым делом дослав-таки злополучный патрон в патронник. Крутанул стволом, ощущая острое желание всадить в кого-нибудь все двадцать девять патронов. От КПП донеслись вопли Севы, еще кого-то, испуганное лопотание палестинцев. Рядом тяжело копошилась темная масса. Данька вернул очки на нос и ткнул в массу стволом. В ответ ночь пронизало возмущенное блеянье.

Со стороны КПП вспыхнул луч света. Желтая полоса, слепя, прошла над головой и ткнулась в канаву. Высвеченный прожектором, в грязи копошился здоровенный баран, который разбрасывал грязь стреноженными ногами.

В канаву спрыгнул Сева:

— Живой? На секунду оставить нельзя! — И добавил возмущенно: — Берут детей на флот!

Баран снова заблеял, смешно вытаращив круглые глаза.