Небесные мстители - Владимир Каржавин Страница 8

Только русские и поляки были лишены чести попасть в эту категорию. Первые носили на одежде знак «R», русский, вторые – «Р», поляк. В аусвайсах, документах, представляющих собой кусок картона с номером заключенного, были небольшие фотографии в анфас и в профиль, а также надпись «Работа под надзором».

Да, режим в концлагере номер два был терпимее, нежели в других, расположенных на территории рейха. В первую очередь это касалось питания. Заключенных здесь голодом не морили, понимали, что работник должен быть сыт, хотя бы относительно. Но главное заключалось в том, что к концу войны людей в рейхе катастрофически не хватало. Поэтому пленными перестали брезговать, особенно теми, кто имел хоть какую-то квалификацию.

Страха не было, его место занимала злость. Побег, успех которого он оценивал как один шанс из ста, удался. Теперь он обладал наиценнейшими сведениями, а его хотели сделать предателем, козлом отпущения. Побои почти не чувствовались, хотя люди Купцова крепко отделали Званцева.

Очутившись в холодном сарае, старший лейтенант устало плюхнулся на солому и закрыл глаза. Но сон, несмотря на жуткую усталость, не шел.

Этот сарай очень напоминал ему холодный продуваемый барак, куда месяц назад гитлеровцы согнали двадцать пять советских военнопленных, имевших отношение к авиации. Эти люди были последними, которых им удалось собрать в близлежащих концлагерях.

За столом восседали двое в штатском, распорядитель работ и переводчик. Вдоль стен барака прохаживались эсэсовцы из охраны.

Игорь Званцев сидел на скамье из неотесанных досок в дальнем углу, напротив входа в барак. Настроение у пленника было самое отвратительное. Его товарищи, готовившие массовый побег из лагеря, расположенного в Чехии, уже, наверное, на свободе. А он, боевой летчик, сидит в этом проклятом бараке и слушает корявую речь распорядителя работ, а переводчик то и дело повторяет слово «расстрел».

Вдруг Званцев почувствовал, как чья-то рука опустилась на его плечо.

– Не оборачивайся, это я, Петр, – услышал он негромкую русскую речь с небольшим акцентом. – Если спросят, говори, что ты авиационный инженер.

Из двадцати пяти военнопленных, прибывших в лагерь, распорядитель работ отобрал восемь человек, имевших отношение к технике. В специальном помещении, похожем на деревянный сарай, они сбросили лагерные лохмотья и облачились в форму солдат чехословацкой армии. Очевидно, после ликвидации этого государства она в немалом количестве оставалась на складах. Каждому на спине вывели белой краской букву «R». Всех снабдили картонными карточками с соответствующим номером, надписью и фотографиями.

Игорь Званцев, точнее сказать, заключенный под номером 356, был единственным, кто попал в бригаду, занимавшуюся испытанием гидросистем самолета.

За массивной трансформаторной будкой их никто не видел. Они имели минуту на разговор.

– Петр! Не может быть! – воскликнул Игорь, едва они удалились от посторонних глаз.

– Тс-с-с. – Человек, названный Петром, улыбнулся, приложил указательный палец к губам и тихо произнес: – Запомни, я теперь Петер Рауш. Петр Шнайдер на время исчез.

Петр, он же Петер, говорил по-русски очень хорошо, с едва заметным акцентом.

– Ты теперь в моей бригаде, поэтому слушай меня и делай то, что я скажу, – добавил Петр.

Званцев смотрел в лицо брату и чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. После стольких дней мытарств и унижений, тяжелых ночей, когда он в полудреме шептал: «Вернусь, обязательно вернусь», но уже почти не верил, что это случится, наконец-то радость, да еще какая! Сколько же они не виделись? Почти семь лет, с мая тридцать восьмого.

Очень скоро Игорь Званцев понял, что Петер Рауш, он же Петр Шнайдер, имевший возможность покидать территорию завода, является участником движения Сопротивления. От Петра он узнал, где расположен завод, как охраняется, какую продукцию производит. Хотя об этом Игорь и сам догадывался, увидев, как из главных ворот, закрывающих вход в подземное пространство завода, один за другим выкатываются наружу новенькие небольшие самолеты без пропеллеров.

«Реактивные!» – сразу понял Званцев.

Его поразили две особенности этих самолетов: малогабаритность и то, что двигатель располагался над фюзеляжем. Это было что-то новое.

Едва они в тот памятный день удалились от посторонних глаз и оказались за трансформаторной будкой, Петр сказал:

– Ты должен бежать и донести до своего командования все, что я тебе сообщил о самолете «Саламандра». Шансы мизерные, но рискнуть надо. «Саламандра» летать не должна. Она является одной из последних надежд Гитлера. Но это еще не все. Если ваши войска или англо-американцы будут приближаться к заводу, то фашисты уничтожат всех заключенных. Так что решайся.

– Бежать я готов, но как? – У Званцева учащенно забилось сердце.

– У Хейнкеля здесь есть небольшой музей авиационной техники. В нем имеются и ваши машины. Справишься?

– Обижаешь. Но самолет должен быть готов к полету.

– Все самолеты из музея находятся в исправном состоянии.

– А горючее? Кто заправит самолет?

– Это я и мои товарищи берем на себя. Так как? Согласен?

Игорь крепко схватил брата за плечи и заявил:

– Конечно, согласен. Но мы должны бежать вместе!

– Нет, – тихо ответил Петр. – Я и моя группа работаем на Лондон, на англичан. С вами, советскими, мы союзники. Но пойми меня правильно. В Лондоне сейчас находится наше правительство во главе с Бенешем, у меня свое командование. Поэтому к вам, в Россию, лететь я не могу. К тому же в Лондоне мой… наш отец.

Игорь молчал. Петр стал поглядывать по сторонам, понимая, что времени в обрез.

– Что задумался? – спросил он Игоря.

У Званцева вопрос был серьезный:

– Ну хорошо, перелечу я, сбегу. А что дальше? Бомбить завод бесполезно. Основное производство под землей, внутри горы. Ты же сам мне сказал, что англичане отказались от воздушных налетов.

Петр тяжело вздохнул.

– Ты прав. Я и сам думаю над этим. У тебя есть на этот счет какие-нибудь мысли?

Званцев чуть подумал и ответил:

– Пожалуй, есть. Слушай, ты ведь мне говорил, что у «Саламандры» крылья деревянные?

– Говорил, и что?

– Но ведь не было случая, чтобы к главным воротам подходил состав с древесиной. Только низкие платформы, на которых что-то основательно укрыто брезентом.

– Ты прав.

– Значит, крылья к «Саламандре» делают где-то на стороне.

Петр потер виски, начинающие седеть.

– Слушай, а ведь это мысль!

– А если это мысль, то давай отложим побег, пока ты не разведаешь все о заводе-изготовителе крыльев.

– Что ж, попробую. В первую очередь надо осторожно поговорить с машинистами. Завод обслуживают четыре железнодорожные бригады: две чешских и две немецких.