Четыре с лишним года - Олег Рябов Страница 8

Вчера мы переходили на новое место и для сокращения пути пошли по глухой лесной дороге. Дремучий непроходимый лес, узенькая дорожка вся залита водой – здесь кругом вода. Дорога вся завалена деревьями, через каждые 50 метров завалы, заминированные нашими, отступавшими прошлым летом, войсками. Немцы завалы пропилили и по дороге ездили. Сейчас дорога залита водой, и мы шли по обочине, не обращая внимания на предостерегающие надписи: «Мины!». Я и Лукинов шли впереди нашей группы метров за 30. Вдруг сзади взрыв, мы привыкли к этим звукам там, у себя, но здесь? «Откуда могут стрелять?» – спрашиваю я Лукинова. Нам кричат: «Мина, Федотов ранен!» Перепуганные, поворачиваем обратно, стараясь ступать по нашим старым следам. Не дошли пяти метров до лежащего в воде Федотова – снова оглушительный взрыв, кверху летит грязь и вода, обливая всех. Это единственная наша лошадь встала на мину и ей оторвало ногу – пришлось пристрелить. Федотова я перевязываю, у него обе ноги искромсаны. А затем посередине дороги, по колено в грязи, на самодельных носилках из свежих осинок мы тащили Федотова три километра до ближайшего посёлка.

Видишь, Таська, это в тылу, а сколько лесных тропинок исходил я на линии фронта и никогда о минах не думал. Чем больше находишься на войне, тем пугливее становишься. А раньше я ходил в очках и смотрел только вверх.

Люди весьма трусливы, теперь их в лес не затащишь, и по таким дорогам они по собственной инициативе уже не пойдут. Неделю тому назад мы жили в лесу, в маленьком самодельном домике, и единственной неприятностью считали змей, которых здесь очень много.

В лесу я заметил, что совсем разучился смеяться. К нам зашла сестра из медсанбата, весёлая, жизнерадостная девчонка Анрида (мать у неё гречанка), и мы с ней вместе много смеялись. Трудно передать лёгкость этого смеха. Но мы ещё будем смеяться, только не знаю, увидимся ли с Сущинским. Он пока в Москве, но собирается на войну. А если он будет воевать с автоматом в руках, то вы его не увидите.

Иногда получаются сумбурные письма! А писать сел с удовольствием.

2.05.42

Привет из Ленинградской области! Много уже изъезжено и исхожено дорог, а десятая тысяча не кончается, что-то длинная она у меня получается.

Вчера было 1 мая! Я проснулся в 6 утра под каким-то грязным столом на заплёванном полу в первой попавшейся мне ночью избе. Всходило солнышко, на душе было легко и прекрасно, всё гармонировало с природой, а 30 апреля был тяжелый напряженный день.

Мы на двух машинах поехали за снарядами на старые ОП (огневые позиции), которые находились у переправы на берегу маленькой речки. Подъехали и прикрыли машины елками, так как над нами кружилось три «юнкерса» и как бы шныряли из одного конца неба в другой два «мессера». И вот один из бомбардировщиков, немного спустившись, увидел нас. Мы почувствовали это сразу, ибо он даёт круг и идёт прямо на нас на высоте 300–400 метров.

Таська, это красивое зрелище, ведь над нами не автомобиль и не У-2 и даже не бомбардировщики, появляющиеся над Горьким на высоте один-два километра. Тут всё близко, всё видно! Мы разбежались вдоль речки, как сумели, и легли в ямки. Самолёт дошёл до нас и с крутого виража пошёл вертикально в пике, одновременно лётчик нажал на все кнопки пулеметов и на держатели бомб. В этот момент, скажу прямо, внутри всё замирает. А дальше случилось чудо, и, не будь этого, снаряды мы бы не привезли. Из-за леса выскочили три наших, горьковских, курносых «ястребка». «Юнкерс» бросил две бомбы и пошёл за горизонт, преследуемый нашими истребителями.

Вот видишь, даже и из беды свои самолёты выручили. В несколько минут побросали мы ящики на машины и обратно, правда, ещё два раза самолеты загоняли нас в лес, но это ерунда.

А 1-го утром я уже был в 50 километрах от линии фронта и, сидя в кабинке шофёра, глядел, как мелькают леса, болота, деревушки, а дорога уходила всё дальше и дальше.

Таська, почему бывает иногда так хорошо?

Вечером было всё так напряжено, а утром – яркое солнце, поют жаворонки, извилистая дорога то спускается в овраг, то поднимается, идёт полем и всё дальше и дальше от фронта.

В 12 часов мы остановились. Спрятали машины, помылись на речке, разожгли костерок и устроили первомайский обед. А к вечеру я уже в ста километрах от старых мест вместе с полком. Мы разделись, вымылись и, сидя у костра, где варился обед, я с удовольствием курил махорку, а затем, лёжа на траве, смотрел на заходящее солнце.

Приятно, даже очень приятно прошёл первомайский праздник.

Интересно, а как Лёля провел его?

13.05.42

Северо-Западный фронт! Идет девятый месяц. Очень жалко, что всё-таки начал я не с Южного фронта, ибо до Северного уже «рукой подать». Ну, какие изменения за восемь месяцев: я писал, что перестал смеяться, и у глаз появилось по три маленькие морщинки.

Если вернусь домой, то смеяться буду, как и раньше, а морщинки – они останутся на память о настоящем. Вот 1 Мая я написал хорошее письмо: так постараюсь из этих страшных мест писать хорошие письма. Во всём страшном есть своеобразная красота. Нельзя было бы даже предположить, побывав здесь раньше, что сюда докатится война.

Мы прошли по гати из брёвен через огромные болота, тянущиеся на десятки километров.

Пока всё! Идут самолёты.

Был перерыв на один час, я сидел под крутым берегом речки, по воде кругом шлёпали осколки, на голову летела земля. Вначале это было даже интересно, а сейчас я устал, как и все вокруг меня. Бывает, целый день в себя не приходишь.

Мы под вечным гулом моторов и сидим то в канаве, то в воронке, прижимаясь к грязной земле. Заметьте, раньше я так не писал, раньше я не реагировал сильно на самолёты. А сейчас получается что-то вроде лотереи на жизнь.

Отвлекли они меня от нити письма. Так вот, когда мы шли по этим болотам, было жутко смотреть по сторонам; кругом, уходя под мрачные своды деревьев, светится вода, местами она грязно-бурого цвета, местами ярко-коричневого, а где проточная – то черная, как тёмное пиво. На обочине дороги виден радиатор «Сталинца» – это мощный трактор, который легко вытаскивает из грязи 152-миллиметровые гаубицы, а здесь он не мог вылезти сам. Дальше, в ста метрах от дороги, лежит красивый трехмоторный «Юнкерс-52». Он не утонул, но ведь это и не трактор, он создан для воздуха. Их много здесь по болотам, и они уже никогда не поднимутся в воздух, даже если и не сильно повреждены. Идти можно только вперёд или назад, и ни шагу в сторону. Сюда зашли дивизии – десятки тысяч людей, и мне всё-таки кажется, что я выберусь отсюда даже при самом плохом варианте. Я недавно где-то прочёл стихотворение:

«Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждали, скажут —

Просто повезло!»

Некому писать мне так, но из песни слов не выкинешь, и я постараюсь, чтобы мне повезло! Лето промелькнёт быстро, а вот осени не хочется, кажется, начинает сказываться усталость. Даже письма не пишутся.