Фронтовое братство - Свен Хассель Страница 8

Младшая медсестра, просунув голову в дверь палаты, увидела лишь одно: Малыша в сапогах на койке. И радостно понеслась донести об этом неслыханном нарушении правил главной медсестре Эмме, которую все боялись и прозвали «Линкор».

Легионер, не говоря ни слова, бросил Малышу бутылку кюммеля. Тот поймал ее, не поднимаясь, и приложился к горлышку, держа в одной руке свинину. Вот таким и увидела его главная медсестра. На полминуты она лишилась дара речи. И глядела остекленелыми глазами на человека-гориллу, лежавшего на койке, водрузив пехотные сапоги на покрывало в сине-белую клетку.

— Ты что, совсем спятил? — спросила Эмма, указывая толстым пальцем на блестящие черные сапоги.

Малыш оторвал бутылку от губ и плюнул через изножье кровати в таз, стоявший в двух метрах. Едва не попав в младшую медсестру. Потом громко шмыгнул носом.

— Чего тебе, жирная свинья? — спросил он.

Мы затаили дыхание. Мы не замечали этого, но Малыш опьянел, а спьяну он был способен на что угодно. Несколько дней назад он поссорился с девицей, жившей на третьем этаже. Девица хотела, чтобы Малыш сперва помылся в ванне. Он в виде протеста выбросил ванну в окно. Раздался такой грохот, что соседи решили — во двор упала бомба, и побежали в подвал.

Глаза Линкора скрылись в складках жира.

— Как ты смеешь? — прошипела она, наклонясь над Малышом, продолжавшим спокойно лежать. — Ты называешь меня свиньей?

Малыш, не отвечая, продолжал грызть свинину.

— Вставай, поросенок, а то узнаешь, с кем имеешь дело, — зловеще прорычала громадная женщина. Когда она нагнулась пониже над грызшим мясо Малышом, подол платья приподнялся, обнажив громадные впадины коленных суставов.

— Успокойся, толстуха, я знаю тебя. Ты главная медсестра в этом заведении, тебя прозвали «Линкор», потому что ты такая жирная и страхолюдная. Сам я называю тебя «Бочка лярда [29]». Вот и все, теперь проваливай!

Краска расплылась по круглым щекам женщины, словно грозовая туча над солнечной деревней.

— Вставай, скотина, — прошипела она, схватила Малыша за плечо и, к нашему изумлению, приподняла с койки. В следующий миг она швырнула его на пол, о который он со стуком грохнулся. И уставился на нее в глубоком восхищении. До сих пор его никто не сбрасывал с койки.

Линкор расправила покрывало, швырнула бутылку кюммеля и большой кусок свинины в мусорную урну, потом выплыла из палаты, не сказав ни слова.

— Пресвятая Матерь Божия, вот это женщина, — негромко произнес Малыш. — Будь я проклят, если не трахну ее. Только представьте себе нашу рукопашную схватку.

— Она удавит тебя, как цыпленка, — заметил Гейнц Бауэр.

Малыш запустил стаканом в стену и заорал:

— Я изнасилую ее, будь уверен!

Дверь открылась опять. Линкор с конфетой во рту заполнила весь проем. Она пристально смотрела на Малыша, но ее взгляд на него не действовал.

— Кончай выпендриваться, дурак, — произнесла она низким мужским голосом. — Твои крики беспокоят других пациентов. Ты не в казарме, а в госпитале. Если будешь еще нарушать порядок, ответишь передо мной.

И громко хлопнула дверью, не выказав ни малейшей заботы о покое пациентов, который только что так ее волновал.

— Какая мелкая дрянь, — торжествующе воскликнул Малыш. Достал из урны бутылку, осушил и швырнул из окна в сад метереологического института. Потом принялся искать в урне свинину — она затерялась среди других «деликатесов», — достал ее, слегка обтер и снова принялся грызть.

— Отличный кусок, — буркнул он, снова улегся на койку, но перед этим, как ни странно, снял сапоги. И громко затянул военную песню, которую улучшили неизвестные солдаты.

Мы — смерть, мы — панцер-ягер [30],

Голодные, творим страну

Для бешеных и зачерствевших…

Размахивая свининой, он повысил голос до невероятной громкости.

Вперед, тупые свиньи!

На бойню последних ведут

Те, кто, как дерьмо в стакане,

Болтаются в автомобилях.

Вот всё, что нам дали нацисты.

— Пива, — потребовал он, не обращаясь ни к кому в частности.

— Думаешь, ты в кабаке? — спросил Пауль Штайн.

Малыш спрыгнул с койки, схватил Штайна и с размаху дал ему подзатыльник.

— Жалкий сопляк, — любовно заворковал он, все крепче стискивая свою жертву. — Вообразил, что можешь раздражать Малыша? Смеешь запрещать мне утолять жажду? Марш за пивом! Возьмешь на все деньги, какие у тебя есть. Сейчас же, червяк навозный!

Он швырнул перепуганного Штайна к стене, будто пробку от бутылки, плюнул вслед и крикнул:

— Живо! Я не могу ждать, меня мучает жажда.

Поднявшись, Штайн что-то пробормотал под нос и сердито посмотрел на Малыша, который снова улегся и принялся за свою несокрушимую свинину.

— Когда-нибудь ты погубишь себя своей грубостью, — мягко, чуть ли не робко сказал Легионер. Он занимал койку у окна, лучшую в палате. Обладая взором стратега, он конфисковал ее, как только появился там. По праву она принадлежала Морицу, судетскому чеху. Естественно, Мориц поднял из-за этого шум.

— Это моя койка, приятель. Ты, должно быть, ошибся.

Легионер лишь надменно взглянул на него. Мориц повторил протест. Легионер отложил газету и медленно поднялся.

— Merde, c'est, mon camarade. [31]

— Что ты говоришь?

Мориц тупо посмотрел на Легионера с сигаретой в уголке рта, снова уткнувшегося в газету.

— Ничего, совершенно ничего, mon camarade.

И жестом велел ему убираться. Потом подскочил, словно подброшенный пружиной, и крикнул:

— Allez! [32]

Мориц не понимал по-французски. Он продолжал стоять, сердито глядя на Легионера. Не мог поверить, что это всерьез. Мы молчали. Мы знали, что близится драка. Славная, щекочущая нервы драка!

Малыш поднялся на ноги. Двинулся к Морицу, словно медведь, учуявший мед. Мориц стоял спиной к нему и не видел надвигавшейся бури, которая сокрушит его. Легионер опустил вниз большой палец и с улыбкой прошептал: «С'est bien ça!» [33]— сигнал Малышу. Легионеру потребовалось много часов терпеливой работы, чтобы вбить этот сигнал в его тупую башку.