Операция "Фауст" - Евгений Федоровский Страница 8

В Берлин въезжали рано утром. Сеял мелкий холодный дождь. Сквозь мозглую пелену виднелись четырехэтажные серые дома, ряды заводских труб, застекленные крыши цехов. Потом пошли здания повыше. Поезд замедлил ход и вскоре подтащился к Силезскому вокзалу. Делегацию встретили работники советского посольства. Павел обратил внимание на то, что в привокзальной толчее больше было пассажиров-немцев в мышино-зеленой военной или полувоенной форме, словно все жили армейским лагерем.

В посольстве членам делегации выдали адреса квартир, продовольственные карточки, ознакомили с распорядком работы. Павел с Алексеем Владимировичем поселился в пансионе на площади Виктории-Луизы. Программа была напряженная: встречи с представителями фирм, поездки по заводам, подписание договоров на поставки того или иного оборудования, на что охотно шли немцы в обмен на русский марганец, нефть и зерно. Задолго до часа пик, в ранние утренние часы, выходили Волков и Клевцов из своего жилища и неторопливым, прогулочным шагом направлялись к торгпредству на Лиценбургерштрассе. При свете ночных фонарей, которые зажигали, когда не было воздушной тревоги, дворники, подобно матросам на кораблях, размеренно драили швабрами гранитные плиты тротуаров, угольщики на тележках развозили мешки с брикетами, оставляя их у подвалов котельных, дамы в простеньких жакетках или пожилые мужчины в шляпах-тирольках выгуливали собак.

– Ты обратил внимание на умение немцев экономить на всем? – спрашивал Владимир Алексеевич. – Бутылочка, пакетик, консервная банка – все идет на переработку! Любой лавочник принимает вторсырье и тут же расплачивается… А у нас в пансионе: входишь в подъезд – загорается лампочка, едва поднимешься на второй этаж – первая тухнет, горит уже другая… А какая деловитость на заводах! Ни болтовни, ни перекуров, ни простоев…

Иногда Волков, отмечая немецкие достоинства, вдруг с болью в голосе произносил:

– И все это делается для войны. Теперь фашистским волкам нечего рядиться в овечью шкуру…

Как-то раз Алексей Владимирович выложил на стол книги, купленные накануне. Он поднял книгу в светло-коричневом переплете с жирным орлом на обложке:

– Вот «Майн кампф» Гитлера. По ней фашисты учатся азбуке разбоя.

Павел полистал страницы, наткнулся на фразу: «Все, что я делаю, направлено против России… Когда мы сегодня говорим о новой территории в Европе, мы должны иметь в виду главным образом Россию и приграничные с нею государства…» Перевел ее Волкову.

– Вишь, как думает Гитлер? Откровеннее не скажешь. – Алексей Владимирович смял папиросу, вдавил ее в пепельницу.

Однажды после приема у президента рейхсбанка Яльмара Шахта Волков рассказал, к каким маневрам прибегали гитлеровцы, чтобы до поры скрыть подготовку к войне. В мае 1935 года был издан секретный закон о переводе всей экономики страны на военные рельсы. Под контроль Шахта попадали все сырьевые ресурсы, импорт стратегических товаров, ввоз валюты, накапливание горючего и создание запасов угля, производство синтетического бензина… Вся финансовая и торговая деятельность империи отныне контролировалась экономическим диктатором – банкиром Шахтом. Тут имперский владыка проявил всю свою ловкость. Германия еще была связана Версальским договором. Скрывая размеры средств, отпускаемых на военное строительство, он ввел так называемые счета «МЕФО» – от названия мифического синдиката «Металлургише форилунгсгезэльшафт». Эти счета выписывались заказчиками армии, флота, авиации. Они принимались к оплате всеми германскими фирмами и гарантировались государством. Счета «МЕФО» не фигурировали ни в отчетах рейхсбанка, ни в цифрах бюджета. И вот в апреле 1938 года Шахт отменил финансирование по этой системе. Германия порвала и с Лигой Наций, и с Версальским договором. Вещи стали называться своими именами. Это означало: отныне Германия вставала на путь открытой подготовки к войне. Кликушеские упоминания Гитлера об единственной дороге, по которой шли тевтонские рыцари ради хлеба насущного и земли для германского плуга, были не просто литературно-патриотическими всплесками, а диктовались четкой политической целью ближайшего будущего.

Он, Алексей Владимирович Волков, успевший навоеваться с немцами и в Первую мировую войну, и в гражданскую, и после, ясно видел и понимал, какую трагедию готовят фашисты народам Европы.

– Помнишь, Маркс сказал, что философы объясняли мир, а задача состоит в том, чтобы его изменить? – спрашивал Волков. – Но большинство людей думало, что единственный способ изменить мир – это его объяснить. Объяснить тихо, без шума, в надежде, что люди когда-нибудь образумятся. Чепуха! Нацисты прибегли к чудовищному обману своего народа. Они нашли демагогическое утешение каждому страждущему, к какому бы социальному слою тот ни принадлежал. Лавочнику обещают устойчивый доход, рабочему – работу, крестьянину – землю и рабов, промышленнику – защиту от красных, обывателю – мировое господство и власть над народами. Последнему бродяге они вдалбливают: ты немец, ты будешь господином!.. А маленький человек всегда нуждается в поводыре. Нацисты это знают и собирают вокруг себя мятущихся людей, дают им иллюзию поддержки и защиты. Именно иллюзию. Без страховки. Тот же Геббельс, когда фашисты еще рвались к власти, устраивал в Берлине массовые шествия безработных, разорившихся лавочников, бывших солдат. «Мы люди, а не собаки!» – такой плакат он нес над головой… Нацисты добились успеха потому, что обещают немцам чудо!

Павел слушал Алексея Владимировича не перебивая. Слова Волкова никак не вязалась с тем, что он видел в Берлине. Люди со свастикой на рукавах были любезны и предупредительны, полицейские вежливы. Столица рейха представлялась обычным городом – с приливами, когда люди спешили на работу, и отливами, когда они возвращались домой. Война с Англией напоминала о себе лишь тем, что на улицах встречалось много военных, жители получали карточки на продовольствие и табак, а по ночам, опасаясь бомбардировочных налетов, противовоздушная оборона проводила частичное затемнение.

В восточном районе Берлина было военно-инженерное училище, куда быхотел попасть Павел. Он попросил Волкова, если это возможно, устроить туда поездку. Немцы охотно выдали разрешение. Через день в точно назначенный час к пансионату подкатил «хорх», выкрашенный в серо-зеленый армейский цвет. Шофер-солдат услужливо распахнул дверцу. Из кабины вылез плотного сложения офицер с двумя четырехугольными звездочками на белых погонах. Офицер вскинул руку к козырьку высокой фуражки:

– Капитан Маркус Хохмайстер.

Павел представил Волкова. Правильное, чистое лицо немца осталось бесстрастным. Он снова козырнул и молча пригласил в машину. «Хорх» плавно набрал ход.

– Вы, очевидно, преподаете в училище? – спросил Павел, пытаясь разговорить молчаливого офицера.

– Нет, я занимаюсь другим делом, – ответил капитан.

– Ведете какую-то тему?

Хохмайстер несколько заинтересованно поглядел на Клевцова, но от прямого ответа уклонился:

– Мы все заняты работой.

«Хорх» несся мимо сплошных рядов коричнево-серых домов, готических кирх, особняков министерств и банков. В мощных репродукторах гремела опера «Золото Рейна» Вагнера. На брусчатой Остплатце пришлось остановиться. Дорогу преградили шеренги мальчиков в форме гитлерюгенда. Они походили на игрушечных солдатиков с аксельбантами, погончиками, черными петлицами и серебристыми, как у эсэсовцев, звездочками отличий на воротниках коричневых рубашек. Напряженно прижав руки к бедру, чуть подавшись грудью вперед, они глядели куда-то в сторону. Глаза горели восторженным блеском и делали всех – рыжих, русых, темных – похожими друг на друга.