Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках - Михаил Одинцов Страница 88

— А ты постучи по нему.

Матвей вытащил из пистолета обойму, патрон из ствола и стал им, как молотком, стучать по крану. Однако попытки ничего не дали.

— Хлопцы, я без оружия, не могу перезарядить. Может, пойти так?

— Ты на нашу совесть свою жизнь не клади. Давай назад.

— «Давай, давай». На земле разведданных ждут.

В разговор вмешалась земля:

— Прекратить болтовню. Давайте быстро на посадку. «Маленьким» дозаправиться. Осипову сейчас дадут другую машину.

Возвращение с боевого задания по неисправности самолета — явление редкое. И сейчас, подруливая к своей стоянке, Осипов, увидев идущих начальника штаба и инженера полка, разозлился на себя, на Петрова, на самолет, на мороз. Однако сделать ничего уже было нельзя. Сейчас будут его «пытать», смотреть этот чертов кран. А задание сорвано.

Осипов выключил мотор. Спрыгнул на землю. Глянул на Петрова, стоящего в горестной растерянности у крыла, и вместо злости в груди появилось чувство жалости. Сразу вспомнилось, что техник ночь не спал, прогревая мотор. Какой сон, когда каждые два часа он выбирался из теплой землянки на мороз.

— Брось, старина, не печалься. С этими кранами сегодня еще будут фокусы.

— Не успокаивай, командир. Первый раз за всю войну машина не ушла на задание. Что там ни будет, а срам на душу взял.

Матвей нагнулся, засунул руку в голенища унтов. Вытащил из одного пистолет, а из другого обойму и зарядил оружие.

Подошли начальники. Матвей хотел доложить, но Сергеев опередил:

— Ты, Осипов, не психуй и страху на нас не нагоняй! Оружие убери. Зачем балуешься?

— Не балуюсь, товарищ майор, а заряжаю.

— Выходит, с разряженным летал? Непохоже на тебя.

— Я в воздухе разрядил. Молоток был нужен для крана.

— С кранами мы тут разберемся, а ты иди на самолет командира. Как только истребители будут готовы, по зеленой ракете запуск и вылет по прежнему заданию.

— Понял. Не разбираться, а отогревать краны надо. — Хлопнул меховой перчаткой по крылу. — Я пошел…

Сергеев хотел прикрикнуть на лейтенанта, но сдержался, поняв, что вольности в поведении связаны не с проявлением недисциплинированности. Зная строптивость Куткова в вопросах субординации и устава, он прихватил его за руку и, сделав знак головой, запретил ему вмешиваться в разговор. Когда Осипов отошел шагов на пять, сказал инженеру:

— Не надо сейчас на это обращать внимания. Расстроен человек, перенервничал. И снова лететь.

Самолет из управления полка обычно никому на полеты не давался. Теперь же Матвей получил его. Уже одно это обстоятельство подсказало ему, что в вылете очень заинтересовано командование. Нужно было поторапливаться. После запуска мотора Осипов прямо на стоянке перезарядил пушки, пулеметы и теперь, подруливая к взлетной полосе, выбрав пустую окраину аэродрома, нажал на гашетку пулеметов — ШКАСы дружно рыкнули очередями. Нажал на пушечную гашетку — пушки ответили: да-да-да-да.

Взлет. Под крылом промелькнула опушка леса. Рычаг шасси на уборку. Но… Уши не слышат привычного шипения воздуха, а зеленые лампочки сигнализации «шасси выпущено» горят, механические солдатики на крыле показывают, что колеса с места не стронулись.

Отрегулировав мотору необходимые обороты и мощность, Матвей вновь поставил рычаг уборки и выпуска шасси в положение «выпущено». Проверил кран воздушной системы. Все правильно. Кран открыт. Снова рычаг на уборку… Шасси ни с места.

Подошли «яки». Один пристроился слева, другой справа.

— Что, «горбыль», решил маскироваться под Восемьдесят седьмого? [12]

— Не зубоскальте. Мне не до смеха. Теперь колеса не убираются. Может, пойдем так?

— Не смеши людей. Подумай про нас. Что мы с тобой будем там делать? Тебя собьют, и нас прихватят.

— Убьют или нет, еще вопрос. А вот бензина может не хватить. Возвращаемся.

— Я — Кама! Осипова на связь, — позвала земля.

— Кама, слушаю! Шасси не убирается.

— Я — Кама, знаю. Давай на посадку… «Маленькие», Триста пятнадцатый, как слышишь?

— Слышу хорошо.

— Идти на разведку парой самостоятельно. Район и задание прежние.

— Понятно. Выполняю… Ну, «горбыль», до встречи!

— Ни пуха ни пера!

«Пропади они пропадом, такие полеты. Что же это делается? Как теперь людям в глаза смотреть? Второе возвращение в один день, и на разных самолетах. Что они там сейчас, на земле, обо мне думают?»

От волнения и обиды в голову ударила кровь. В ушах зазвенело.

Матвей уже не раз замечал: как только сильно разволнуется, обязательно появляется звон в ушах и тяжесть в висках. Это все та чертова фугаска сорок первого года, что упала на бруствер окопа, давала о себе знать.

Ему сделалось жарко и стыдно, как будто он был сейчас в чем-то виноват перед собой, как будто бы он сам себя уличил во лжи. Умом понималось, что нет его вины ни в первом, ни во втором случае. Но все же люди вольны думать по-своему. А тут еще суд висит на шее.

«О-хо-хо!… Жизнь наша бренная… Как ни крутись, а надо идти на посадку…»

Сергеев докладывал по телефону начальнику штаба дивизии:

— Осипов опять возвращается. Теперь шасси не убралось.

— У истребителей оружие стреляет и шасси убирается, а у него все наоборот.

— Ну, в этом-то он не виноват. Тут мороз и инженерная служба.

— Это еще надо проверить.

— Мы это сделали. Сейчас на всех самолетах проверяются воздушные системы, оружие, шасси, бензин. Больше отказов не будет.

— На контрольную разведку за истребителями срочно послать Осипова. Он этот район хорошо знает и разведчик поопытнее.

— Надо бы дать ему передохнуть. Дважды вернулся, перенервничал, устал, суеверия могут на психику давить. Он же не один в полку.

— Нет, такой один… Сергеев, вы неправильно понимаете нашу позицию. Нашу, то есть командования дивизии. Чем больше он будет летать, тем быстрее снимем судимость и поставим его командиром. Командиры-то нужны.

— Все у вас получается правильно, но…

— Сергеев, учитесь выполнять.

В трубке щелкнуло, и разговор оборвался. Старший положил трубку.

«Прав». В армии тот прав, у кого больше прав. Только сколько Осипову летать? Кто-нибудь определил эту норму во времени, в вылетах или в уничтоженной технике врага?…»

— Дежурный, взять полуторку и срочно Осипова ко мне… Посыльный, подогрей летчику кружку морса на «буржуйке».