Я и мои гормоны - Пол Винсент Страница 10

Феромон внес предложение:

– Когда Эвелин с ним заговорит, сделаем так, чтобы глаз Билла стал подергиваться, а сам он вздрагивал от малейшего шума.

– Зачем? – спросил Гистамин.

– Понятия не имею, – ответил Адреналин, – но я согласен, что так будет лучше.

– То-то будет весело, – сказал Феромон.

– Меня от вас тошнит, – начал Гистамин. – Значит, предать Билла – это, по-вашему, забавно? Неужели я единственный гормон, которого заботит благополучие хозяина? Единственный?

Гормонам стало совестно, но они молчали.

– Понятно, – сказал Гистамин.

– Понимаешь, дружок, ведь мы – гормоны, – объяснил Адреналин. – А это довольно мерзкая работенка: подростку – прыщи, взрослому – приливы…

– Эй, тс-с-с! Она вошла в спальню.

– Привет, женушка, – наигранно радостно сказал Билл.

Эвелин отвернулась.

– Я тут прочитал в газете…

– О боже! – застонал Гистамин. – Он опять начинает светскую беседу. И это после всех наших споров. Она обязательно что-нибудь заподозрит.

Феромон с ним не согласился, так как чувствовал, что Билл просто начинает издалека, но не мог понять, куда тот клонит. Когда Билл сменил тему, Феромон уверился в своей правоте.

– Да, Эвелин, я совсем забыл рассказать тебе о вчерашнем вечере. Мне кажется, что ради сохранения нашего брака мне необходимо стать более общительным. Понимаешь? Предлагаю обсуждать проблемы по мере их поступления.

Адреналин был поражен:

– Блестяще! Билл поменял тему разговора, а затем плавно ушел от нее, и ему ничего не пришлось объяснять. Профессионально.

Эвелин посмотрела на Билла, как будто искала на его лице что-то одной ей известное.

– Так что ты делал прошлой ночью? – наконец тихо спросила она.

– Учился общаться! – воскликнул Гистамин.

– Ну, ты знаешь…

– Нет, не знаю.

– Он – покойник, – сказал Гистамин. – Осталась чистая формальность: нацепить на палец бирку и захлопнуть дверь холодильника в морге.

Между гормонами вновь началась перепалка: первым вступил Адреналин, которому на помощь поспешил его менее известный собрат – Норадреналин. Потом подключились Кортизол и прочие миротворцы, благодаря чему бедного Билла в течение нескольких минут бросало то в жар, то в холод. Его настроение прыгало от паники до олимпийского спокойствия. Так продолжалось до тех пор, пока гормоны не поняли, что Феромон пытается их перекричать – ему срочно надо было что-то сказать.

– Слушайте, слушайте! – взывал он. – Мне кажется, что-то происходит! По-моему, что-то случилось!

– Да ладно тебе…

– Я серьезно, посмотрите на Эвелин.

Грустная Эвелин, опустив голову, что-то очень тихо говорила.

– Видите? Что-то не так!

– А что она говорит? – спросил Адреналин.

– Если бы ты, Адреналин, перестал стучать по ушам, то, вероятно, мы смогли бы хоть что-то расслышать.

– Все дело в том, – медленно продолжала Эвелин, – ох… послушай, что я хочу сказать… Видишь ли, Билл…

Она прошептала что-то неразборчивое, чего не расслышали ни Билл, ни гормоны, а затем сказала отчетливо:

– Я беременна.

– Ты… что? – нервно спросил Билл.

– Она… что? – повторили гормоны.

– Я беременна.

– Не может быть!

– Почему? Я такая же женщина, как и остальные!

Билл схватился за голову, а гормоны не могли проронить ни слова.

Супруги сидели молча, не двигаясь. Они чувствовали себя опустошенными. Билл хотел бы расспросить Эвелин о многих вещах. Например, собирается ли она делать аборт? Планировала ли она эту беременность тайком от него? Но ему казалось, что сейчас было не самое подходящее время для подобных расспросов. Любой ответ изменил бы его жизнь навсегда, сама же проблема неожиданно оказалось чисто женской, и решение должна была принимать Эвелин. Билл чувствовал, что любое неосторожное слово, вырвавшееся сейчас, может поставить крест на их браке. Он хотел спросить, как она себя чувствует. Ему казалось, что, вообще-то, он должен был порадоваться за нее. Но он чувствовал себя виноватым за то, что не испытывал этой радости.

Настроение гормонов испортилось и они принялись ругать матриархат.

– Вот чертовы женщины, – сокрушался Гистамин. – Это так на них похоже, в особенности на Эстрогену и Прогестерону. Они долго ждут, пока брак не окажется под угрозой, а затем устраивают развлечение в таком духе.

– И им достается все веселье, – добавил Феромон, – отеки, утренняя рвота.

– Геморрой и варикоз…

– Поразительно, что женщины хотят беременеть, – сказал Адреналин.

– Вовсе не хотят, – уточнил Гистамин. – Это проделки гормонов.

– Понятно.

– Я восхищаюсь этими девчонками, – признался Феромон. – Настоящие профессионалки, не так ли?

– Беременна! – никак не мог поверить Гистамин. – Билл не выносит детей.

– Именно поэтому он станет отличным отцом, – предположил Кортизол. – Он не будет поддаваться эмоциям.

– О господи, – стонал Адреналин. – Держу пари, что до родов нам не дожить.

Даже на следующее утро Билл не смог оправиться от потрясения. Они с Эвелин никогда не собирались заводить детей. Оба чувствовали, что были бы счастливы избежать родительской доли. Но до серьезных разговоров дело никогда не доходило. Даже удивительно, как они умудрились, постоянно ругаясь, не обсудить столь важного вопроса.

Гормоны тоже были в смятении. Половина из них не знала, как относиться к случившемуся, вторая половина настаивала на том, чтобы воспользоваться этим предлогом и заставить Билла вновь закурить.

– Меня от всех вас тошнит, – сказал Гистамин. – Бедолаге не по себе.

Но его никто не слушал.

– Мне кажется, – продолжал Феромон, – что ночью можно было бы поднять ему давление. Билл уже и так переживает, что стал плохо спать. Ему редко удается подремать между двумя и четырьмя часами. А теперь можно было бы добавить пару сновидений о сигаретах.

– Подойдут также беспокойные сны, – мечтал Адреналин. – Чтобы он просыпался от тревоги и сразу же тянулся за пачкой.

Больше идей не было, и все замолкли.

– Придумал, – сказал Феромон. – Биллу снится эротический сон: вокруг него томно прохаживаются толпы обнаженных женщин, и тут мы подбрасываем ему его мать и тещу…

– Голышом? – уточнил Адреналин.

– Голышом. И они бегут навстречу Биллу по пляжу, маня его к себе.