Рыжий город, или Четыре стороны смеха - Георгий Голубенко Страница 10

– Уж как мы вам благодарны, профессор! Так благодарны!.. – суетилась, бывало, какая-нибудь гражданка, воровато оглядываясь по сторонам и незаметно всовывая пухлый конверт в вяло сопротивляющуюся руку профессора. – Ну неужели не помните? Вы же нашего дедушку консультировали!

– А, ну конечно… Возможно… М-да… И как он, живой?

– Нет, ну зачем же… Дело не в этом. Просто мы его до вас уж кому только ни показывали, и все нам говорили по-разному. Одни – что это у него менингит, другие – что грыжа, одни – что так его нужно лечить, другие – что этак, и только вы как посмотрели на него, так сразу и определили: «К Новому году помрет!» И точно, к Новому году! Можно сказать, под бой кремлевских курантов! Что значит опыт!..

Но вернемся к землетрясению. Итак, морозным февральским вечером, а точнее, ровно в девять часов, телевизор «Электрон», стоявший в углу нашей палаты, начал было показывать программу «Время», но вдруг затоптался на своих длинных ногах, вышел в центр палаты, произнес там что-то торжественное типа: «С небывалым подъемом весь советский народ воспринял сообщение о досрочном окончании отопительного сезона…» Потом осекся, вернулся в угол и, застенчиво повернувшись к стенке, замолк навсегда.

Потом треснул потолок и закачались стены.

– Зэмлэтрус, – равнодушно произнес мой сосед по палате, – я у Ташкэнте такое бачыв. Не обращайте внимания.

– То есть как это не обращайте?! – заволновались остальные соседи. – Мы же на пятом этаже! А если оно все рухнет к чертовой матери? Нас же поубивает!

– Не обязательно, – отозвался первый сосед. – Мне у Ташкэнте розказувалы, что если стать у дверной проем, то бувалы случаи, что и не убивало. Хотя лично я у Ташкэнте такого нэ бачыв…

Мы выскочили в коридор. Там уже царило необычайное для реанимационного отделения оживление. Лифт, конечно же, не работал, и все наши больные, человек пятьдесят, штурмовали узкую дверь, ведущую на лестницу.

– Женщин пустите вперед! – кричала какая-то могучая больная, расталкивая всех, в том числе и женщин. – Да пропустите же, мужчина, я вам говорю! Ишь нахальный какой! И с ног его не собьешь, а еще язвенник называется!

Но тут нас тряхнуло, мы вывалились на лестницу и всем отделением покатились вниз. На четвертом этаже к нам присоединилась загипсованная толпа из травматологии. На третьем – группа мрачных субъектов из нервного отделения.

– Лежачему дайте пройти! – кричал кто-то из травматологии, ловко скача по лестнице на костылях и тараня толпу высоко поднятой ногой в гипсе. – Лежачего пропустите немедленно, а то я вас тут всех положу!

– И не стыдно вам? – отвечали ему. – Вы бы вот с психов брали пример. Какие интеллигентные люди! Не орут, не толкаются.

– Ага, интеллигентные!.. – обижались больные из нервного отделения, завистливо глядя на загипсованного. – Вам бы вот тоже каждый день по двадцать уколов успокоительного в задницу вкалывали, так и вы бы интеллигентами стали…

Больницу опять тряхнуло, и тут, уже на втором этаже, я увидел единственного человека, которого все происходящее приводило в полный восторг. Это был заведующий отделением хирургии. Дело в том, что он недавно защитил диссертацию, в которой доказывал, что советский больной уже на второй день после самой тяжелой операции может вставать, а на третий – идти на работу. И все бы хорошо, вот только больные после его операций никак не хотели вставать ни на второй день, ни на десятый, а некоторые и вообще. То есть не понимали люди, какой народнохозяйственный эффект может дать такое открытие. Поэтому сейчас, глядя на своих пациентов, которые, придерживая руками трубки, торчащие из животов, выскакивали на лестницу, врач ликовал.

– Значит, все-таки можно вставать, если понадобится?! – спрашивал он. – Все-таки можно?! И это правильно, потому что все может наш человек! Ничего, вы у меня и работать скоро начнете как миленькие!

– А вот это уже дудки! – отвечали ему. – Это нас никакое землетрясение не заставит.

Больницу вновь сильно тряхнуло, и мы покатились на первый этаж. Но главный удар нас ожидал именно там. Входная дверь, единственная на всю больницу, она же наша единственная надежда на спасение, оказалась закрытой. Снаружи. На огромный висячий замок. Это вахтерша Надя при первом же подземном толчке убежала домой, предусмотрительно закрыв нас на замок. Она справедливо рассудила, что если мы вместе с вверенным ей больничным имуществом исчезнем под обломками, то виновато будет землетрясение, а вот если мы с этим имуществом разбежимся кто куда…

В общем, мы волной накатились на закрытую дверь и разбились об нее, как прибой, поседевший от ужаса. Тогда мы бросились к висящему рядом телефону, тоже единственному на всю больницу, и стали дозваниваться домой, чтобы передать последний привет своим родственникам. А заодно убедиться, что хотя бы они не пострадали от этой стихии. Опять образовалась давка.

– Женщин пропустите вперед! – снова расталкивала всех дама – борец за права женщин. – Я за своих родственников, может быть, больше вас всех переживаю. Мы ж в девятиэтажном доме живем!

– Все в девятиэтажном! – оттаскивали ее от телефона.

– Так наш же построен мимо фундамента! Они там спешили к какому-то празднику. А говорила я им: «Почините дом!» Все исполкомы обошла – и обл-, и гор-, и рай, и ад!.. Вот они уже у меня где, эти исполкомы! В печенке сидят. Недаром же она у меня такая увеличенная. Ой, мне нехорошо! Пустите скорей позвонить, а то вы меня сейчас вообще потеряете!

Ее пропустили – и она не дозвонилась.

А в это время вокруг все начало как-то успокаиваться. Подземные толчки прекратились, многие из нас, в отличие от дамы, дозвонились домой, выяснили, что и там, слава богу, ничего страшного не произошло, и уже начали расходиться по палатам, и только она, время от времени прорываясь к телефону, все крутила и крутила диск изувеченного автомата.

– Ой, люди добрые! – причитала печеночница. – Не отвечает никто! Наверное, одна я теперь на всем белом свете!.. Люся, – обратилась она к своей соседке по палате, которая уже собиралась подниматься на пятый этаж, – я тебя очень прошу, там у меня под кроватью лежат югославские сапоги. Почти еще новые. Теперь это единственное, что у меня осталось в жизни. Так ты выбрось их в форточку. Эта придурочная Надька-вахтерша, наверное, сейчас придет, откроет дверь – и тогда я их сразу надену и побегу к себе на родные развалины. Может, еще удастся спасти что-нибудь. Ну пусть не из родственников, так хоть из одежды!

Люся ушла наверх, а толпа у телефона все редела и редела. Даже заведующий хирургией дозвонился-таки через соседей по коммунальной квартире вахтерше Наде и приказал ей немедленно прийти на работу. На что вахтерша ответила ему, что в гробу она видела ту работу и вообще из своей квартиры выходить не собирается. Потому как, если уж ей суждено, чтобы ее прибило землетрясением, так только вместе с соседями…

И тут наконец повезло нашей великомученице. Причем еще как! То есть она не просто дозвонилась домой, но оказалось, что и дом ее не только не развалился, а даже наоборот, укрепился как никогда, поскольку в результате толчков встал наконец на фундамент.

Конец ознакомительного фрагмента