Конфуз - Алексей Лукшин Страница 10

Расходы на дорогу взял на себя Славка.

Несколько дней превратились в сплошную поэзию. Все его друзья знали о выгодном приобретении, как он случайно стал обладателем раритета. Многие желали посодействовать в реализации, не безвозмездно, конечно, хотя по дружбе и можно, зная характер «Рубля».

Сам Славка вырос в собственных глазах, что придавало ему важности. Внутренний голос нашёптывал ему, какой он хороший психолог, тонкий подход имеет к людям, какой предприимчивый и порядочный. Обтяпал благополучно, довольны оказались все и уж точно никого не обидел, а даже наделил.

Да, бесспорно! Он успешный человек, но все равно корил себя слегка, где-то в глубине сердца, за растраченные деньги, сверх того, что оговаривалось сперва. Но, судя по поговорке известной, что «в этой жизни возвращается все сторицей», нетерпеливо подгонял эту самую «сторицу», которая должна была окупить всё с лихвой.

Жить надо красиво, с деньгами расставаться легко. Если денег нет сегодня, они будут завтра. Если завтра их нет, значит, они были вчера.

На такси в Москву ехали весело, разговоры коснулись всего, несколько сот километров делали слаще момент предвкушения: оно было длительным, затяжным, вполне насыщало все чувства. Впереди, в завтрашнем дне, рисовалась красочная картина и не только на ближайшее будущее!

«Ох, это начало чего-то хорошего!» Доехав до Москвы, Славка точно знал, что где-то проходит выставка. Так сказать, барахолка. На ней обязательно присутствуют художники, а с ними и перекупщики. Его цель – через них выйти на потенциального покупателя.

За час до полудня, добравшись до выставки, Славка, держа в руке сокровище, решил осмотреться проницательным взглядом и уж затем подойти к кому-нибудь, внушающему доверие.

Все трое ходили медленно, кидая взоры на картины, незначительно, с оттенком лёгкого пренебрежения, показывая видом: «Ну да, хорошо, но не шедевр». Или: «Ну, уж эта и вовсе не пойми чего». Безусловно, обладая шедевром, такое право они имели.

Оно зародилось и взросло вместе с приобретением, это факт, психология, и никуда от этого не деться.

Продавцы, а порою и сами художники, привыкшие к подобному отношению, не показывали вида, человек действительно мог оказаться специалистом – знатоком, ну и, конечно, самодовольным слепцом с претензией на вкус. За свою практику нагляделись, потому вступать в диалог, а тем более обращать внимание, портя нервы, никто не хотел.

После хождения Славка предложил друзьям:

– Надо обёрточную бумагу снять. Походить в открытую. Думаю, эти спецы сразу обратят внимание, сначала глазами постреляют, но всё равно кто-то поинтересуется. Разговор завяжется, тут уж мы и сработаем.

Друзья, в ту пору не понимающие в большом искусстве ничего, согласно подтвердили:

– Слав, ты начал – ты и продолжай. Мы для подстраховки, потому как не сильны по теме художников.

От этих слов друг воспрял ещё больше, словно они утвердили его во мнении, в котором он сомневался. Хотя, впрочем, в этот миг он думал, что они правы, и он действительно чутьём внутренним понимает всю эту прекрасную и не очень живопись.

Сняв бумагу, двигались тише, медленней около каждого, как казалось, с умным лицом. Приостанавливались, подставляя, будто невзначай, изображение картины. Переглядываясь с друзьями редкий раз, заметили точно, что никому нет дела, ну поглядывают, быстро так, но вот чтоб заворожило чей-то взгляд, никто из них не подметил, точно. Нет ни любопытства, ни интереса, ни малейшего намёка на вопрос.

Походив около часа, с высоты птичьего полёта, друг, показывая картину, заметил:

– Они ни хрена не понимают, эти художники! Мы не сюда пришли. Они тупые, как бараны, раз не могут отличить хорошего художника от плохого!

– Вован, ты бы заговорил с кем-то, а мы поодаль встанем, посмотрим, какое впечатление произведёт, когда ты им скажешь.

Недолго думая, Вовка подошёл, выбрав на своё усмотрение одного из продавцов, давно обратившего на себя внимание тем, что к нему часто подходили, что-то показывали, спрашивали. Он собирал вокруг себя по несколько человек, слушающих его, а также зевак, которым всегда все интересно, если собралось больше трёх. Юрке история начинала поднадоедать скучностью и непониманием дальнейших действий. Но сейчас дело сдвигалось с мёртвой точки. Вовка уже разговаривал. Славка встал непринуждённо, но так, чтобы тем хорошо было видно, что у него в руках.

Разговор шёл. Славка спрашивал Юрку, почему так долго:

– Может, не видит, поближе подойти.

Он крутился и так, и эдак, но не подавал вида, что делает это специально; а то поставит, освободив полотно, чтоб профессионал пуще разглядел работу мастера.

Друг позвал Славку, который поспешил на зов, съедаемый нетерпением. Деловито и со вниманием, с уверенным выражением лица Славка выжидательно включился в разговор:

– Вам бы в институт Грабаря, а так бесполезно, никто не возьмёт. Думаю, что никому не надо.

В его голосе не было надежды, а было больше пренебрежения, желания отвязаться скорее от парней, мешавших ему работать. Увидев, что они собрались втроём, к ним тут же подходил народ из тех, кто здесь работал, шарахался, вынюхивал. Но только лишь узнавали, о чём речь, и, бросив взгляд на картину и на троих, отступали, и без выражения какого-либо интереса уходили, согласные с тем, с кем они начали разговор. Если брошенное слово «Маковский» притягивало, то непонятно, что с такой же силой заставляло отойти?

Разыскивая на такси чёртов институт, Славка комментировал «на манер» специалиста:

– Хорошая картина, видишь, как отскакивали, понимают, что не под силу им купить наше полотно.

Воодушевлённые друзья собирались с духом перед входом в здание.

– Здесь. Надо серьёзно.

В умах забрезжило: «Тут нет места разгильдяйству». Приосанились, подтянулись, на лицах нарисовалось нечитаемое выражение, без мимики, эмоций, ни одна морщинка не вздрагивала. Всё свидетельствовало об уме и серьёзности.

Перед дверью с надписью «профессор такой-то» приостановились.

– Вы заходите вдвоём, а то втроём завалимся, неправильно поймёт. Юрка словно благословлял друзей на решение трудной задачи. В нескольких словах энергичный Славка объяснил ход действия:

– Вован, ты заводишь разговор, я встану невзначай рисунком к нему, долго не заговаривайся, дай ему больше говорить.

Всё шло как по маслу. Профессор, несмотря на высокое положение, оказался вежливым, в меру понятливым. Суть разговора уловил с лёта, вопросы убывали сами собой, а новые не возникали.

– Маковский. О, да, интересно!

Проницательный друг повернулся рисунком к профессору, помыслив при этом, как удачно он это проделал.

Седеющий муж Советского государства, сидя за столом, всё-таки снизошёл, настроился со всем вниманием на прибывших людей. Уловив тему разговора, придавая ему серьёзность намерения, выслушивал, оглядывая затвердевшие лица. Неожиданно его взгляд упал на некое движение. Именно Славкино проявление понятливости заметил учёный. Тут же обратив взор к Вовану, его слова звучали с другой интонацией, что сразу отметили друзья.