Господин барон - Михаил Дулепа Страница 11

Фон Шнитце, отойдя от шока, наконец воззвал к моему разуму:

— Но это же государственный налоговый чиновник!

— Не вопрос, старина. Как только явится человек от его господина, объяснит причину наглого поведения слуги и принесет необходимую виру, мы отпустим узника.

— Его господина?!

— Ну да. Того, кому этот тип приносил клятву верности.

— Может, у вас на родине, так и принято, но в наших краях…

— Тогда будет сидеть.

Вытащив у него из-под мышки папку я достал книгу, нашел запомнившуюся вчера цитату и зачитал вслух:

— Простолюдин, при встрече с бароном, обязан был снять шапку и поклониться. Этот ваш инспектор имеет дворянские корни?

— Э-э…

— «Иначе его могли ожидать штраф, плети, а порой и виселица» — Я повернул книгу текстом к ошеломленному старику. — Поймите, я же не зверь, отправлять человека… пусть даже мытаря, под плети, или даже на виселицу. Это, согласитесь, чересчур, так?

Фон Шнитце нерешительно кивнул.

— А простить одного — завтра десятеро на шею сядут и ноги свесят. Куда мне деваться? Первое, все-таки, нарушение, лучше просто запереть, чтобы подумал над своим поведением. Вот во второй раз — ну там уже и выпороть можно, за неуважение к власти. И только в третий, пожалуй, вешать. Даже если очень хочется сразу, в первый.

Эгельберт молчал долго, ища и опровергая про себя все новые и новые доводы, потом пожал плечами:

— Если рассматривать проблему с этой стороны, то все разумно. Только что скажут в его управлении? Там работают очень серьезные люди!

— Тогда сообщите им, что в результате нарушения инспектором одного из наших новых старых законов, пришлось, в соблюдение формальных процедур, предоставить ему возможность ознакомиться с работой музея более плотно. Пусть оформляют зарубежную командировку, поскольку мы настаиваем, что именно он должен заниматься этим. И добавьте, что мы не в претензии, даже предоставим ему бесплатное помещение и обеспечим питание, но просим впредь более серьезно относиться к факту независимости Эскенланда и уважать наши древние обычаи.

— Господин барон, а если он подаст жалобу? Это международный конфликт!

— Жалобу? Ну хорошо, сделаем вот что — во-первых ему запрещено передавать какие-либо письма до окончания срока. Телефон тоже отобрать. Во-вторых — объявите, что любой горожанин или турист может навестить замок, и за небольшую плату кинуть в сборщика налогов чем-нибудь не слишком травмирующим или слегка огреть палкой. За это пообещайте ему треть от сборов по выходе из заточения. Но только когда отсидит весь срок!

— Он может не согласиться!

— Тогда мы повесим его как самозванца. Настоящий налоговик никогда не отказывается от денег.

Управляющий поморщился, но согласно кивнул.

— И кстати — раз мы ему платим, то пусть отрабатывает полностью! Например, громко жалуется, что мы кормим его одной селедкой и не даем пить!

— Вдруг он откажется?

— Откажется — в самом деле будем кормить и не давать. Пока не согласится.

— У вас очень странные методы убеждения деловых партнеров.

— На родине научился. В Румынии еще и не такое увидишь!

Черт, надо хоть прочитать что-то об этой «стране предков». В замке же есть библиотека, я видел, когда проходили. Правда, новых книжек там не наблюдалось, но все равно, хоть от чего-то отталкиваться нужно.

— Хорошо. Фон Шнитце?

Старик, со странным выражением лица смотревший на дверь, ведущую в тюрьму, вздрогнул и повернулся.

— Вы говорили о фермерах? Зачем нам нужны фермеры?

— Да, действительно… больше не нужны. Я не справлюсь, а нанять новых сейчас довольно затруднительно.

Выяснилось, что сын управляющего подкинул идею реализовать не только визуальную, но и прочие картины былого. Вкусовую, и, главное, обонятельную — воссоздав в прямом смысле «атмосферу прошлого». Так что сейчас в конюшне находилось несколько единиц «запахоиздавателей», привезенных с одной из окрестных ферм, а вот обиходить их было некому — все обитатели замка оказались закоренелыми горожанами, в лучшем случае — бывшими рыбаками.

— Эгельберт, я же в сущности деревенский паренек! Справиться с дойкой четырех коров…

— И пять коз.

— И пяти коз пару дней, пока не найдется замена — уж как-нибудь! Идем!

В себе я совершенно не был уверен, поскольку последний раз брался за вымя (коровье, конечно) еще в школе. Но почему-то вдруг захотелось!

Спустя десять минут струйки со звоном бились в абсолютно такой же, как у нас дома, подойник, а непочтительная корова то и дело махала на своего барона хвостом.

— Помнят ручки-то! А?!

Именно в этот момент раздался звонок. Еще раз отмахнувшись от разошедшейся коровы, я вытащил мобильник, включил на громкую связь и…

— Па! Привет!

— Здорово, Ленок! Как там моя победительница?

— Клаааас! Я вторая приплыла!

— Молодец!

— Анька говорит, ты уехал куда-то?

— Да, на пару недель. — Стоящий рядом фон Шнитце душераздирающе вздохнул. — Мать вас везет куда-нибудь?

— Ма… Ма, отдай!

Ну вот. Она их под дверью караулит?

— Элька, зараза, дай с ребенком побеседовать!

— Наговоришься еще. Ты где? Ленку надо везти в санаторий, и ты мог бы…

И как раз в этот момент…

— Са-аша… что это за звуки?

Корова, как на зло, мгновенно отозвалась очередным мычаньем. Видимо, родную душу почувствовала!

— Да вот, замковый хлев инспектирую.

— Инспекти-ируешь? Докатился! На заработки отправился, коровам хвосты крутить? И дочерей хочешь забрать, по свежему навозу бегать?!

Дальнейший ее монолог прерывался только мычанием коров и блеянием коз. Мне было высказано все накопившееся за последний месяц (с прошлого раза), мне было указано на мое место в мироздании (невысоко, ну да никто не сомневался), мне было обещано подать в суд и отправить отрабатывать (уже на родной земле) и прочая, прочая.

Все это слушал то краснеющий, то бледнеющий Эгельберт, и абсолютно безразличные коровы с козами. Я, как обычно, пропускал мимо ушей. Наконец, после очередного взвизга я вставил «Ленка, я потом перезвоню», услышал далекое «Пока, папка!» и, наконец закончив с последней, особо непоседливой козой, отключил мобилку, отлил в крышку одного бидона молока и кивнул давно наблюдающему из темного угла зверю.

Кошка настороженно уставилась на полную крышку парного молока, потом подняла взгляд на меня. Я разрешающе закрыл глаза. Когда открыл — крышка была уже наполовину пуста.