Итальянский роман - Андрей Смирнов Страница 11

Потихоньку стали готовиться к посевной. Вот это-то карнийцам ничего хорошего не сулило. Землю, само собой, предполагалось отобрать у них. Но посеять, не говоря – пожать, казакам было не суждено. На дворе стояла весна 1945 года.

Красная армия рвалась к Берлину. В Италии Союзники готовились к финальному штурму немецкой обороны. Партизаны, не особо скрываясь, выкапывали из огородов винтовки, а казаки предпочитали делать вид, что этого не замечают. Было ясно: война закончена. Они вновь проиграли.

На что надеялись?.. Те, кто подоверчивее, – тешили себя иллюзиями о неприступной крепости где-то в Австрии. В десять раз более неприступной, чем линии Мажино, Маннергейма и Зигфрида вместе взятые. Там можно отсидеться, пока не подоспеет долгожданное немецкое вундерваффе. Так утверждала пропаганда.

Те же, кто поумней, – шли к семьям, дома которых оккупировали в течение этих семи месяцев, и произносили самое важное на тот момент из выученных итальянских слов: Nascondetemi! – «Спрячьте меня!» И карнийцы, забыв обиды, укрывали оккупантов от их собственных командиров в подвалах и сараях.

29 апреля 1945 года сдались последние немецкие части в Италии. Под проливным дождём со снегом через горные перевалы к австрийской границе потянулись колонны казаков. Партизанское командование, дабы избежать бессмысленных жертв, решило продвижению не мешать. Но то настоящие партизаны, сражавшиеся ещё во времена партизанской республики. Были и другие, «партизаны последнего дня», взявшиеся за оружие, лишь когда исход войны стал очевиден. Этим не терпелось совершить напоследок какой-нибудь подвиг. И 2 мая они попытались захватить в плен казачий авангард в посёлке Оваро. Казаки сдаваться не пожелали, завязалась перестрелка. На подмогу своим поспешили оказавшиеся поблизости немногочисленные «старые» партизаны-гарибальдийцы и грузинские князья из батальона «Сталин». Одновременно к Оваро подошла большая казачья колонна. Партизаны-новички в панике отступили. Но бой продолжался. Опровергая свидетельство поэта Лермонтова, грузины оказались не робкого десятка. Бежать не спешили и защищали Оваро до последнего патрона. Когда патроны всё же закончились, из мёртвых тел этих царских аристократов казаки выложили на площади пятиконечную звезду.

В те же часы в соседней деревушке немецкие эсэсовцы без видимых на то причин устроили резню мирного населения, расстреляв шестьдесят пять человек. Лишь только весть об этом и о событиях в Оваро разнеслась по окрестностям, – вспыхнула кровавая вендетта. Теперь партизаны убивали казаков без разговоров и при первой возможности. Увы, но сподручнее всего оказалось убивать тех, кто был захвачен ранее или даже сдался в плен по собственной инициативе. Такие дела.

Впрочем, остановить или хотя бы существенно замедлить продвижение казачьих колонн партизанам было не по силам. В начале мая передовые отряды казаков перешли австрийскую границу. А 9-го числа вблизи города Лиенц все они добровольно и без каких-либо условий сдались британским войскам.

Через месяц британцы – те же самые британцы, которые двадцать пять лет тому назад спасали этих же самых казаков от большевиков в Новороссийске – передали их советскому командованию. Генералов и атаманов ждала петля, остальных – Сибирь. Казачий круг замкнулся.

Но не для всех.

Из книги писателя Леонардо Заньера, ещё мальчишкой своими глазами видевшего оккупацию Карнии:

Не так давно мне рассказали эту «австралийскую хронику»: Поэта, мой односельчанин и ровесник, в 70-х годах эмигрировавший в Австралию вместе со всей семьёй, занимался в Сиднее разными промыслами, в том числе строительством. Получив заказ из какого-то дома, приезжает туда и слышит, что говорят на карнийском диалекте и упоминают Маранзанис 1 . Заинтересовавшись, он начинает расспрашивать супружескую пару, которая удивлена, что их разговор кто-то понял. Выясняется следующее: он – казак из расквартированного в Маранзанисе подразделения, дезертировавший и перешедший к партизанам. Вместе с десятком товарищей был схвачен и сразу же расстрелян в Комельянсе у стены бывшей железнодорожной станции, напротив памятника павшим. Все спешат, после пулемётной очереди никто не подходит, чтобы сделать контрольный выстрел; очнулся – раненный, но живой, ждёт темноты, переправляется через реку, просит приюта в первом попавшемся доме, его принимают, его лечат, его спасают, его кормят, его прячут; в доме есть девушка, рождается история любви. Лишь только война окончена и появляется возможность эмигрировать – они среди первых, чтобы сесть на пароход в Австралию. 2

История эта не единственная. Во всём мире – в Италии, России, Австралии, Америке – ещё возможно отыскать тех, кто видел. Тех, кто помнит. Помнит, как семь коротких долгих месяцев итальянская Карниа была Казачьей землёй.

Утром возобновляю путь, ориентируясь на мачты ветрогенераторов, белеющие у подножия горы на противоположной стороне долины. Дорога до них оказывается едва ли не на порядок длиннее, чем представлялась изначально. Горы играют с чувством расстояния и перспективы злую шутку. Объекты фонового пейзажа столь масштабны, что ветряки, которые издалека мозг упорно желает воспринимать лишь в качестве слегка увеличенных копий бытовых вентиляторов, вблизи оборачиваются грандиозными сооружениями пятидесятиметровой по меньшей мере высоты.

Наконец-то знакомлюсь с хозяевами итальянских коров. Гавкать на меня они начинают уже тогда, когда до пасущегося стада остаётся ещё с километр. Собак я люблю. В общем-то, это одна из немногих вещей, которых почти совсем не боюсь. Но идти на облаивающих тебя здоровенных барбосов, не имея возможности выбрать иную дорогу, – занятие не из приятных, доложу я вам. Результатом сложных многораундовых переговоров становится двухсторонний меморандум, по условиям которого я принимаю обязательство не похищать их драгоценных коров, а они, со своей стороны, соглашаются меня не съедать.

Лезу на очередную гору. На особо крутом подъёме меня нагоняет – и обгоняет! – пара древних старушек. Узнав о цели моего путешествия, интересуются: не собираюсь ли я, случаем, дойти до словенской границы? У них, мол, есть знакомые пенсионеры, которые именно так и поступили. Учитывая, что до Словении отсюда по самым скромным прикидкам километров семьсот, в ответ могу лишь икнуть.

Лежу в траве на вершине, чувствую себя ничтожеством. И по сравнению с открывающимся отсюда пейзажем и вообще. Размышляю о том, что над итальянскими горами следовало бы повесить плакат «Молодым здесь не место». Подавляющее большинство немногочисленных туристов, которых здесь встречаю, – уже хорошо в возрасте. На пальцы голых ног – каждая на свой – рассаживаются ярко-синие бабочки. Надеюсь, их привлекает скульптурное совершенство моих ступней, а не желание отложить в них личинок или ещё какую пакость.