Дикий барин в диком поле (сборник) - Джон Шемякин Страница 12

В общем, отшучивался я всегда. Не хотел говорить правду. Я люблю, когда интрига.

Вот спрашивают у тебя сгрудившиеся за столом собутыльники, толкаясь плечами в прогорклом чаду, под визги шансонеток, а ты им не отвечаешь, а просто, не торопясь, портрет государя-императора с автографом на стол выкладываешь и бровь соболиную выгибаешь. Пусть поломают голову, не всё же им первых комсомолок по деревням да агитпоездам таскать из ельника.

Это я к тому, что заждались меня на моей работе. Там от меня на этаже только секретарь моя осталась. Который месяц выходит на трудную вахту: сидеть и ждать. Её даже уволить хотели из глупо понимаемой экономии фонда. Потому как она разучилась делать всякие необходимые для секретаря вещи.

А я не дал её увольнять. Сказал, что секретарь моя выполняет функцию пиджака на стуле в советском НИИ. И что, если её уволить, все поймут, что я вернусь не скоро, и тогда начнутся по кабинетам кровосмешение всяческое и преступные заговоры.

В понедельник возвращаюсь в родной уезд, но ненадолго. Вдохну в душу секретарскую надежду, и обратно. А то совсем там она у меня одичает. Её дразнить тогда начнут, бросать в неё конфеты в бумажках, бычки и монетки. А она за это будет кланяться…

Нет, не хочу такого.

У меня есть традиция.

У каждой ветви моей семьи есть традиции. Одна ветвь вот уже 500 лет гоняет с собаками по вересковой пустоши приходского священника в пасхальную ночь. Работа викарием в нашем приходе считается карьерным тупиком.

Другая ветвь моей семьи имеет традицию драки у туши выбросившегося на берег морского животного. Раньше морских животных на берегу было больше, и предки были покрепче. А теперь животные прознали про традицию, и ветвь моей семьи с тоской смотрит в море. И продолжает ждать. Фильм «Алые паруса» видели все. Вот тут то же самое, только в руках у ассолей ножи размером со штыковую лопату.

Ещё одна ветвь моего древа традиционно уезжает в Африку, чтобы нести африканским людям счастье. Некоторые по традиции после Африки возвращаются домой и дальше всю оставшуюся жизнь лечатся у эпидемиологов и психотерапевтов. Психотерапевты потом вынужденно лечатся у эпидемиологов. А эпидемиологи бегают к психотерапевтам, чтобы те им тоже помогли в перерывах между приступами рвоты и галлюцинаций.

Моя традиция простая. Я при возвращении из отпуска срочно уточняю по списку, кого из сотрудников как зовут. Некоторых вспоминаю сразу по их характерным физическим недостаткам, а некоторым прикрепляю на лоб бумажку с порядковым номером.

А потом сажусь играть с ними в покер.

Ничто так не объясняет помощнику начальника смены охраны склада просроченных противогазов (а я вот уже три года исполняю эти обязанности, должен сознаться), что произошло в его отсутствие на рабочем месте. Отчёты, доклады, притащенная на веревке медсестра – это всё не то. Не складывается картина изменений. А вот усади всех за стол, раздай карты, начни игру – всё как на ладони. Кто с кем что и как. Сколько кому и отчего подлокотник моего кресла изгрызен. Покер выдает мысли, настрой, у кого сколько денег и черных дум на сердце.

В покер с сотрудниками я всегда выигрываю. Это часть традиции. Проигравшихся волоку к креслу и примеряю к погрызу. Смотрю на всех безразлично, пальцами ног зажав под столом карандаш, выводя чуть прыгающие заметки на бумажке. «Семченко – пятый валет… Протасьев – не потеет… целуются… сбросил четыре карты, а часы новые… Номер 18 – кто такой?!»

Выиграв, всегда подвожу мораль таинства.

– Я выиграл! – говорю. – Бог есть, а вы все проиграли!

И начинаю смеяться. А пальцы под столом шир-шир, кто первым засмеялся, а у него часы новые, кто засмеялся вторым, но с таким видом, что засмеялся первым, третий засмеялся с первым, а на второго не смотрит, кто такой номер 18?..

Выиграл, значит, всё сгреб в кучу неопрятную, разложу дома, в покое. Развязал игрокам руки. Попрощался. Выключил свет. Запер подвал. Вышел на свежий воздух. Замок ещё подёргал.

– Не скучайте, родненькие! – говорю. – До завтра. В том ведре – вода. А у меня теперь новые часы.

И ногой в дверь так – бум-бум.

Рассматривал молчаливо коллекцию ежедневников за последние сто сорок семь лет своей трудовой биографии.

Что могу сказать? Признаки упадка мозговой деятельности, конечно, очень заметны. Видна тенденция.

Первые ежедневники, титульные листы которых красочно и благописно иллюстрируют с киноварью крушение татаро-монголов при реке Угре, – они дышат оптимизмом. Много вставок, вклеек, использованных билетов, счетов из гостиниц, фотокарточек и прочих следов. Графики какие-то. Вокруг некоторых записей восклицательные знаки. Красные чернила, черные чернила, образцы подписей. Мат на полях. Какие-то подозрительные следы от брызг не пойми чего. Ежедневник за 1998 год прокушен в двух местах. Судя по левому клыку, мной.

Ежедневники более позднего времени гораздо сдержанней. Сокращения, заметна небрежность во всём, появляются незаполненные дни. А уж последние ежедневники, исусенасхрани, просто убивают. Видно, что что-то я пытался записывать и соответствовать, тянулся пером через стол, чтобы запечатлеть и зафиксировать, а, нет, всё, не дотянулся. Проплешины в записях на целые недели. Что я в эти недели вытворял? Загадка. Слава богу, ничего не помню. Кардиограмма деловой активности плавно выходит на точку, когда санитарка закуривает у твоей постели.

Сближает одно: от первого до последнего ежедневника ни один не закончен. Ни один. Все сворачивается пятого декабря. Пятое декабря, а сразу за ним 18 января.

У Вальтера Шелленберга в рабочий стол были вмонтированы пулемёты. Чтобы, значит, удобно было начальнику шестого управления РСХА. Или для шику. Не знаю пока.

Я мечтаю о другом. Вмонтировать бы мне в рабочий стол батарею пульверизаторов с гаммой запахов. Слушаешь собеседника, наклонившись доверительно к нему через пространство моего генштабистского стола, а сам задумчиво перебираешь проворными пальцами ног кнопки «впрыск». По всей гамме пробежишься, пока примешь окончательное пахучее решение. Как импровизатор на лайнере в тропиках за роялем в смокинге. Откинулся и пальцами так: тара-рам-тарам-тарам-там! Трам-ба-ра-турам-туруру-бам! И ещё раз всей ножной десятипальцовочкой – хлобысь по кнопкам!

Хорошо всё, доволен, сыто хохочешь – вот тебе, не знаю, морской бриз в Сан-Тропе с оттенками рома и пряного запаха танцующей мулатки. А если нет, не очень хорошо, то не взыщи, н-н-на тебе эссенцию из чего бог послал. Вот тебе каптёрка, вот тебе «Саша», вот тебе курилка, вот тебе освежитель «Ландыш», вот дезодорант золотозубой Светланы Пантелеевны! А вот и нотка стоматологии, принюхайся, вбери трепещущими от ужаса ноздрями. Запах булок и корицы в кофе – это не для тебя, а для тех, кто исполняет мои преступные приказы вовремя! А тебе пока запах библиотечного ящика с карточками, поскучней, пожухни, оботрись рукавом вязаной маминой кофты, подбери с пола очки…

Конец ознакомительного фрагмента