Черный скоморох - Сергей Шведов Страница 17

– Парус на горизонте! – крикнул Андрей Тимерийский и призывно взмахнул руками.

Заметили его жест или нет, но, во всяком случае, шхуна приближалась. Пигал без труда опознал в ней «Жемчужину Арлиндии», достославное судно искуснейшего моряка и не менее искусного мошенника Летучего Зена.

Арлиндский шкипер дошел в своей отваге до того, что рискнул ступить ногой на песчаную косу драконьего острова. Хотя, возможно, это произошло потому, что сиятельного Тимерийского он боялся куда больше, чем отсутствующего по причине приступа желудочной болезни дракона Сюзи. Недаром же, едва ступив на твердую почву, Летучий Зен первым делом бросил взгляд на правую руку князя и смертельно побледнел, обнаружив там вместо одного колдовского камня целых два. Пигал, смеявшийся прежде над страхами моряка, теперь их тоже разделял.

Страх перед колдовскими способностями молодого князя, однако, не помешал Летучему Зену заломить совершенно непомерную цену. Достойнейший магистр попробовал было поторговаться, но кентавр Семерлинг только рукой махнул:

– Тебе заплатят.

И Летучий Зен мгновенно снял перед Семерлингом свою просоленную шляпу. Как ни прискорбно было это сознавать достойнейшему из мудрых, но слово кентавра на планетах Светлого круга стоит все-таки побольше, чем слово сиринца.

– В Мессонию,– распорядился Семерлинг.– У меня есть вопросы к Гигу Сигирийскому.

Что это за вопросы, кентавр уточнять не стал, а достойнейший Пигал не спрашивал, пробурчав при этом, что с какой стати он станет суетиться, если его все здесь считают за назойливую муху, жужжание которой лишь раздражает просвещеннейшее ухо.

– Я поражен твоими словами, достойнейший Пигал.

Если судить по интонации, то кентавр Семерлинг действительно был поражен. Разговор происходил на корме «Жемчужины Арлиндии», где в этот момент никого, кроме двух старых друзей, не было.

– Если ты поражен моими словами, просвещеннейший Семерлинг, то позволь и мне выразить свое мнение о твоей скрытности. Мне казалось, что наша многолетняя дружба предполагает большую степень откровенности, но, видимо, я ошибался.

– Есть подозрения, достойнейший Пигал, настолько страшные, что в них трудно признаться даже самому себе, а уж тем более поделиться ими с кем-то другим, даже если этот другой твой самый преданный и надежный друг, не раз проверенный в испытаниях.

Достойнейший Пигал крякнул от досады. Каким же все-таки дураком и невежей он себя показал, вот и воспетая в балладах сиринская чуткость. Не сумел понять состояние ближайшего друга, захлебнулся в собственных надуманных обидах и проглядел чужую настоящую боль. Конечно, магистр мог догадаться обо всем сам, а не терзать вопросами и без того истерзанную душу друга. Просвещеннейший Семерлинг действительно сомневался, но не в старом проверенном друге Пигале Сиринском, а в своем воспитаннике, и, надо признать, для этих сомнений у него были весьма серьезные основания.

– Я давно хотел спросить тебя, просвещеннейший,– осторожно начал Пигал,– почему ты решил, что мальчик, найденный тобой на развалинах Лорк-Нея, именно Андрей Тимерийский?

– Нет, достойнейший Пигал, здесь ошибки быть не может.– Кентавр печально покачал головой.– Я видел этого ребенка на руках его отца буквально за неделю до печальных событий. Нет, дело не в подмене.

– Тогда в чем же, просвещеннейший Семерлинг?

– Не знаю, дорогой друг, а может быть, просто боюсь сформулировать. Андрей Тимерийский часто ведет себя совсем не так, как хотелось бы.

– Очень непредсказуемый человек и очень скрытный,– подтвердил Пигал.– А может быть, все дело в том, просвещеннейший Семерлинг, что мы с тобой перестали быть молодыми, и уже очень давно.

– Хотел бы я надеяться, достойнейший Пигал, что ты прав, а я просто глупый кентавр, который взялся на склоне лет за воспитание чужого ребенка, и это почетное занятие оказалось мне не по плечу.

– Но если все-таки предположить нечто иное...– Пигал смутился и покосился на собеседника.

Лицо кентавра было сосредоточенным и строгим.

– Не будем, достойнейший Пигал, путаться в предположениях, а просто понаблюдаем, подумаем и сопоставим.

Иного выхода у них просто не было, и магистру волей-неволей пришлось согласиться. К тому же ему пришла в голову одна интересная мысль: а что, если Андрей Тимерийский догадывается о подозрениях своего воспитателя и здесь кроется причина его весьма прохладного отношения к кентавру? Быть может, достойнейшему Пигалу удастся растопить лед взаимного недоверия и снять тем самым очень многие вопросы, мучившие небезразличных сиринцу друзей. Конечно, найдутся моралисты, которые обвинят достойнейшего магистра и дознавателя во всех смертных грехах. Но ведь слежка им велась исключительно в интересах самого молодого человека, да еще в интересах всей цивилизации Светлого круга. Как намекнул просвещеннейший Семерлинг, тут уж выбирать не приходилось.

Впрочем, ничего заслуживающего внимания Пигал пока не обнаружил. Князь просто проспал чуть не всю неделю пути до Мессонии. Все попытки его разговорить заканчивались ничем. Тимерийский отшучивался и зевал, демонстрируя великолепные зубы. Пожалуй, единственной его странностью оказалась привязанность к Черному скомороху, которую, однако, можно было объяснить самым тривиальным образом. Наверняка он играл этой игрушкой в детстве и сохранил ее как память об утраченном мире.

Пару раз князь разговаривал с Летучим Зеном, но ничего подозрительного в этих беседах не было. Насколько мог выяснить достойнейший магистр, речь шла о вещах обыденных – мессонских девушках, мессонских легендах, о страшном колдуне Зеиле, проживающем в заколдованном замке, ну и о прочей подобной чепухе. Летучий Зен клялся и божился, что больше никаких вопросов князь ему не задавал, но глаза его при этом бегали, и достойнейший Пигал ему не слишком верил.

Город Бусон, столица Мессонии, встретил путешественников шумом и гамом торговой площади, расположенной, как водится, в нескольких шагах от порта. Пигала немного обидело то обстоятельство, что взгляды бусонцев целиком были прикованы только к кентавру Семерлингу, а на всех остальных, под которыми достойнейший из мудрых подразумевал, собственно говоря, самого себя, не обращали внимания, но тут уж ничего не поделаешь: сиринцев природа умом не обделила, а вот что касается статей, то тут оставалось желать много лучшего.

Кентавр горделиво плыл впереди, раздвигая толпу любопытных мощным торсом, достойнейший Пигал шел следом, рядом с князем Тимерийским, свысока поглядывая на толпу, что при незавидном росте сиринца было настоящим искусством. Летучий Зен с одним из своих матросов замыкали шествие.

Князь Андрей в высокомерии отнюдь не уступал достойнейшему Пигалу, но значительно превосходил сиринца в росте, что было сразу замечено бусонцами. Несколько язвительных замечаний послышалось из толпы в адрес надутого молокососа, на что князь не замедлил ответить оплеухами по ближайшим загривкам, не утруждая себя разбирательствами. Вспыхнул небольшой скандальчик, в который была втянута и команда «Жемчужины Арлиндии», изрядно пострадавшая в потасовке. Бусонская публика по всей Либии славилась своей горячностью. Локальная стычка стремительно перерастала в грандиозную драку, в которой, похоже, готовилась принять участие вся собравшаяся на площади городская рвань. Причем бусонцы с поразительной быстротой разделились на противников князя Тимерийского и его сторонников. Противники кричали сиятельному «негодяй» и почему-то «предатель», а сторонники – «да здравствует» и «благодетель». Чем князь Тимерийский облагодетельствовал одну часть бусонцев, ступивши на землю Мессонской империи буквально полчаса назад, и когда успел так жестоко насолить другой, понять было трудно, но крик поднялся невероятный.