День отличника - Максим Кононенко Страница 19

— Инопресса… — говорит вдруг Марина мечтательно.

— И по дороге на сорок восьмой, — продолжаю я, — Вас никто не изнасилует в лифте.

— А либеры? — улыбается женщина.

— Это была спланированная провокация, — немедленно отвечаю я, — У нас тут вообще никаких либеров не бывает. За этим следят боевые грузины.

— Что же это у вас за демократия-то такая, — с сомнением говорит мне Марина, — Что ее надо защищать с боевыми грузинами?

— Почему надо? — удивляюсь Марине я, — Ничего не надо. Просто грузинам так хочется. Мы же живем в свободной стране.

— Грузины странные… — бормочет женщина в рыбном, — То они порождают Сталина с Берией… а теперь защищают русскую демократию…

— Сталин не был грузином! — возмущенно говорю я, — Вы что сюда пришли, проводить стабилинистскую пропаганду? Так вы не по адресу. Я — помощник министра свободы слова! И я хочу стать правозащитником! Меня вашей дешевой ложью не купишь!

— Не купишь… — снова мечтательно говорит мне Марина, — Как же давно это было… Осетия… митинги… Невзлин…

— Либерал-лейтенант Невзлин? — удивленно спрашиваю я, — Вы его знаете?

— Знаю, — тихо говорит женщина в рыбном, — Скажите, а кто же был Сталин? Ну, если он не был грузином.

— Вообще-то упоминать национальность человека не очень красиво, — отвечаю я женщине, — Но про Сталина можно. Как известно, злодей был иранец.

— Иранец? — удивляется женщина.

— Иранец, — киваю я, — Государства-изгои исправно поставляли своих эмиссаров для установления марионеточных режимов в несвободных странах третьего мира. И Сталин был одним из таких эмиссаров. Иранский шпион. Основатель Аль-Каиды…

— Да, да… — тихо бормочет Марина, — Я так ведь и думала… ведь все повторяется. Скажите, а вы ведь наверняка знаете украинско-грузинского посла?

— Батоно Пархома? — радуюсь я, — Имею честь и даже рукоподаю.

— А как вы думаете, — спрашивает женщина, — Он — грузин?

— А кто же?! — не очень понимаю вопрос, — Он же каждое свое выступление начинает со слов: я — грузин. У него и орден такой есть…

И вдруг я чувствую, что все идет как-то не так. Вот эта женщина в рыбном — ездит мимо меня весь день, напала в лифте на либера, да и либер этот откуда ни возьмись взялся. Теперь вот сидит здесь, разговоры странные разговаривает… Кто они все такие? Кто эта женщина? Чего она ко мне напросилась? Впрочем, это я сам же позвал ее…

Я вдруг становлюсь подозрителен. Наверняка этот Кононенко приехал не просто так. Кажется, тут целая шайка.

— Скажите, — спрашиваю я Марину честно и напрямик, — А вы знаете такого Кононенко?

— Паркера? — переспрашивает Марина, — Когда-то знала.

Ну точно. Я уже не сомневаюсь в том, что хулиганская шайка проделывает скверные шуточки. Ладно если бы просто морочили голову. Но нападение на помощника при исполнении служебных обязанностей — это уже уголовное преступление. За такое можно запросто словить пару лет условного нерукоподавания. И вообще надо бы рассказать обо всем этом Платоше Любомирову… бикоз… [53]

— А вы тоже знаете Паркера? — спрашивает вдруг женщина, — И как он теперь? Не спился еще? Все, вроде, к тому шло…

— Практически, — сухо киваю я, — Недолго осталось. А либера этого вы раньше не видели?

— Либера? Нет, — отвечает мне женщина.

Пытаюсь уловить лукавство в ее глазах. Но в глазах ее темно и заплаканно. Чего же она все-таки плакала?

— Вы знаете, — говорит Марина Л., отставляя в сторону кофе, — Пойду я, пожалуй.

Очень подозрительно.

— Куда же вы пойдете? — говорю я Марине в надежде выудить из нее дополнительную информацию о шайке бандитов и провокаторов, — Ведь мы с вами так и не поговорили о том, отчего же вы плакали.

— Да какая разница, — отвечает Марина и встает, — Женщины плачут.

— Но если вы плачете, — отвечаю я ей, — То значит, ваши права нарушаются. А значит, есть разница. Почему вы скитаетесь по зданию? Чего ищите? Что потеряли? Рассказывайте.

Марина вздыхает и снова садится.

— Скажите, — говорит она тихо-притихо, — А это правда, что правозащитники защищают права всех-всех людей?

— Разумеется, — гордо отвечаю ей я, — А как же! Правозащита не избирательна. Все свободные люди равны между собой.

— А несвободные? — еще тише спрашивает Марина.

— В каком смысле? — не понимаю я.

— В прямом, — отвечает Марина, — Вот я была стабилинисткой. И все у меня было хорошо. Хорошая квартира в центре Москвы, собственный металлический «мерин», заказы, почет, уважение. А потом я решила уйти на свободу. И вроде бы тоже все было хорошо — та же квартира, и «мерин», и заказы. Но вдруг случилась вся эта революция, и вдруг оказалось, что я никому не нужна больше. Понимаете?

— Не понимаю, — честно отвечаю ей я, — В нашем обществе нет ненужных людей. Квартира, металлический «мерин» — это все плен. Предмет зависти окружающих и моральные путы. Ведь вы же были несвободны, а теперь вы — свободны. У вас есть свой трейлер, хорошие лыжи… правда, почему же вы в рыбном?

— Нет, не этого я хотела, — шепчет мне женщина.

Она смотрит на меня огромными глазами, и я вдруг понимаю, что делаю что-то не то. Я зачем-то учу ее, делаю ей замечания. Но ведь не в этом судьба правозащитника. Я должен просто защитить ее права.

— Так что я могу для вас сделать? — спрашиваю я у Марины.

— Я хочу снова быть стабилинисткой, — отвечает Марина Л.

Сначала я в шоке. Беру себя в руки.

— Марина, — говорю я медленно подбирая слова, — Мы живем в свободной стране. В по-настоящему свободной стране. И в этой стране каждый выбирает себе идеологию по собственному желанию. Хотите быть стабилинисткой — будьте стабилинисткой. Никто не сможет помешать вам в вашем выборе системы ценностей. Не те времена.

— Это прекрасно, — говорит мне Марина, — Но это касается только тех, кто решил стать стабилинистом сейчас. А я была стабилинисткой до революции. И попала под закон о люстрации. Старых стабилинистов не берут на работу. Для нас нет заказов. Мы никому не нужны в этом обществе. Над нами просто смеются. Мы здесь — изгои. Белые вороны. Мы вынуждены носить одежду из рыбы! На нас всем плевать…

На глазах у Марины снова выступают крупные слезы.

Хорошенькое дело. Закон о люстрации… Тем более, что я почти уверен — это шайка бандитов и провокаторов. Ультрас. Гориллас. Они просто решили завербовать меня.

И они бы завербовали, если бы не одна маленькая ошибка. Конечно, они не могли и предположить, что я, простой помощник министра, отличник Московского Гарвардского, так запросто разгадаю их план.