Господин барон - Михаил Дулепа Страница 2

— У этой хотя бы задница красивая. Кстати о задницах — где шеф?

— Вопреки всем слухам он мне не докладывается.

Не имея ни профильного образования, ни каких-то особенных способностей я получил должность благодаря связям.

Шеф говорит, что взял меня из-за фамилии. На деле он просто ностальгирует по тем временам, когда наша дружная компашка молодых обормотов помогала ему зарабатывать первый миллиард, попутно зашибая первые в своей жизни реальные деньги. Мы повстречались не в самый лучший день моей жизни, причем абсолютно случайно, разговорились… Наверное, это была та еще сцена — посреди унылого осеннего скверика сидит на лавочке похмельный мрачный мужик в драной куртке, и маленький холеный толстячок в костюме ценой с квартиру среднего гражданина азартно напрыгивает на него с воплями «А помнишь?!»

Слово за слово, он предложил мне работу. Единственным условием, которое я выдвинул, был отдельный кабинет. Не выношу общих комнат, толкотни, болтовни и прочей офисной радости. По моему мнению, тот, кто придумал «опен-офис» с «кубиклами» (слова-то какие поганые!) был посланцем Сатаны на земле. Потребовал в шутку, ничего от жизни хорошего уже не ожидая, только не учел особенностей уровня, на который вознесся мой бывший приятель.

Через два дня Митрич недоуменно смотрел на меня и напряженно шевелил седыми бровями, пытаясь придумать занятие и должность, соответствующие отдельному кабинету, неплохой зарплате и нулевому знанию предмета. В результате я стал «заместителем директора по общим вопросам», кем-то вроде личного адьютанта, в ответе за все и всегда во всем виноватый. С чувством юмора у Митрича все в порядке, так что после изгнания с прежних мест бухгалтерии (что обеспечило лично мне дружную ненависть этих злобнейших порождений Бездны) и небольшой перепланировки помещения мы расположились в двух соседних кабинетах с общей приемной. На его двери табличка «Каторгин Дмитрий Иванович», на моей «Могила Александр Николаевич».

Шеф считает, что мы прекрасная пара.

После обеда, хитроумно переведя внимание начальника на случайно выбранную жертву и приоткрыв окно, чтобы немножечко сквозило, я сел в кресло и придвинул очередную стопку бумаг, собираясь понять, чего хотят от нас на этот раз. То есть понятно чего, денег, но вот под каким предлогом?

Следующие два часа я продирался сквозь нагромождение выглядящих заковыристыми матюками специфических терминов, попутно мечтая о дыбе с плетями для завотделом эксплуатации и о чае с пирожным для себя.

Мечты прервал стук в уже открытую дверь.

— Александр Николаевич, там… к вам.

— Меня нет.

Олечка оглянулась, потом отрицательно помотала головой:

— Александр Николаевич, давайте вы будете?

— Если это от режимников, то меня нет тем более.

— А…

— Если налоговая, то я вообще умер. Вон, даже табличка на двери.

— Это…

Я поднял глаза. Коренастая, плотная девушка, воплощение всесокрушающего напора, энергичная, по слухам, даже во сне, смотрела на меня с каким-то очень странным выражением. Так могла бы смотреть на настоящий, цельный, ароматный лесной орех пресловутая белочка, задолбавшаяся грызть ради государственного блага изумруды. В общем было в этом взгляде для понимающего человека что-то угрожающее. Голодное такое.

— Это к вам!

В ее голосе звучала мрачная угроза.

— Ну, давай.

Я отложил бумажки в сторону и невежливо потягивался, смотря как входит пожилой суховатый иностранец.

То, что это именно иностранец, было ясно по множеству признаков.

Во-первых это какая-то особенная выправка, непонятно почему ассоциирующаяся с «ейне колонне марширт». Во-вторых что-то в длинном, костистом лице прямо говорило «не здешней кашей выкормлен».

В третьих наши люди, как правило, не одеваются для визитов по моде примерно шестисотлетней давности.

Чулки и круглые пышные штаны с разрезами и гульфиком, широкополая шляпа, украшенная серебряными значками, сложного кроя жилетка с белой рубахой под ней, тяжелые башмаки на деревянной подошве и большая кожаная папка под мышкой — все это намекало, что передо мной или сумашедший, или ролевик-реконструктор, или иностранец.

Попытку секретарши оставить дверь приоткрытой я пресек, быстро вскочив и заперевшись изнутри. Старик, промаршировав все два метра от двери до стола, развернулся на месте, приложил руки к груди и поклонился:

— Господин барон! Я рад приветствовать вас лично! Это невероятное счастье, увидеть вас наконец воочию!

Значит, все-таки, сумасшедший.

— Какой еще — барон?

Старик вежливо осведомился:

— Вы Александэр Николае Могила?

Подавив желание проверить по ведомости как меня зовут, я кивнул.

— Вы родились в городе Грачевске в одна тысяча девятьсот семьдесят первом году?

Отрицать правду было как-то неловко, я снова кивнул.

— Вы происходите из старинного рода Могила?

Ну, кажется, в церковных книгах наша фамилия с восемнадцатого века встречается. Пришлось кивнуть.

— Значит, вы — барон Могила и мой, соответственно, работодатель.

Не желая спорить с безумцем я кивнул опять:

— Допустим. И что вас привело сюда?

Старик оглянулся, я тут же предложил ему присесть, но он сначала дождался, пока я сам займу свое место за столом, и лишь потом опустился на краешек стула, выпрямившись еще больше.

— Видите ли, ваша милость, я ежегодно отправлял отчеты. Зная, что вы заняты своими делами я занимался своими — управлял замком и хозяйством, распоряжался средствами, представлял вас в городском совете. Но сейчас я не могу заместить вас, необходимо, господин барон, ваше личное присутствие.

— Вот как? Почему же?

Старик говорил по-русски с легким акцентом, но вполне понятно.

— Как вы наверняка знаете, недавно в округе Эскенланд был проведен референдум. Народ нашей страны дружно проголосовал за отделение от федерации и восстановление древнего герцогства.

Сообщать, что первый раз слышу об Эскенланде, я постеснялся. Пожилой человек, иностранец, зачем грубить? У них в европах герцогств полно, ну еще одно отделилось… от кого, кстати?

— Да, вроде бы слышал что-то об этом. Но почему вы пришли ко мне?

— Потому что вы — барон Могила!

— Я?

— Вы!

Минуту мы смотрели друг на друга с милыми улыбками, и я в первый раз пожалел, что это не налоговая. Там все просто — они хотят денег и чтобы жертва искренне страдала, расставаясь с этими деньгами, а тут… чего он хочет от меня?

Видимо, прочитав вопрос на моем лице, старик слегка смутился, опустил глаза, нервно расправил складки на штанах и начал объяснять: