Хвост судьбы - Лана Мациевская Страница 22

Берендей манерно оперлась на крышку рояля, открыла ротик, и её слабенький, еле слышный голосочек что-то запищал вне ритма и тональности.

И тут откуда-то издалека (Вахтангу показалось – из самой преисподней!) раздался низкий, утробный рев, явно предвещающий чью-то трагическую безвременную кончину.

Берендей заверещала так, что у концертмейстера заложило уши (голос-то у неё всё же имелся, причём на редкость высокий и резкий), и стремглав выскочила из комнаты.

– Ноги моей больше не будет в этом проклятом доме! – это было последнее, что услышал Вахтанг за захлопнувшейся буквально перед его носом дверью.

От злости пианист зарычал не хуже (и не тише!) виновника скандала и бросился вглубь квартиры, откуда навстречу ему, радостно виляя за неимением полноценного хвоста всей своей задней частью, выбежал Тангейзер. Весь его вид словно говорил: «Правда, я молодец? От такого геморроя тебя, любимый хозяин, избавил! К тому же петь она не научится никогда!» При виде умильной собачьей физиономии (вы замечали, что почти все ротвейлеры умеют улыбаться?) Вахтанг почувствовал, как праведный гнев его куда-то стремительно испаряется.

– А ну тебя! – безнадёжно махнул рукой музыкант и пошёл в кабинет успокаивать нервы прослушиванием записи своей любимой оперы «Тангейзер», в честь героя которой и был назван злополучный пёс.

Кроме того, необходимо было любыми средствами срочно примириться с Берендей и возобновить занятия. Но как это сделать, Вахтанг решительно не знал. И даже музыка Вагнера, лившаяся из DVD-проигрывателя, на этот раз его не вдохновляла. Между тем сюжет оперы неуклонно развивался: вот уже Тангейзер покидает зачарованные чертоги Венеры, вот узнаёт о любви Елизаветы и принимает участие в состязании певцов в Вартбурге, вот отправляется с пилигримами в Рим просить искупления грехов у Папы… Когда же Вахтанг услышал знаменитую фразу о том, что скорее «жезл Папы Римского покроется зелёными побегами, чем Тангейзер получит прощение», его осенило. Поставив запись на паузу, музыкант вышел в коридор, нашёл у двери мирно спящего Тангейзера и торжественно объявил ему приговор:

– Завтра же ты с Маней уезжаешь на дачу. И скорее мой сухой куст жасмина снова зазеленеет, чем ты вернёшься сюда раньше конца лета!

На следующее утро мрачный Вахтанг посадил в свою машину домработницу Маню, которой сообщил, что дача срочно нуждается в присмотре, и ротвейлера. Провести лето на природе Маня согласилась с радостью, а Тангейзера она обожала, и он платил ей взаимностью.

Для Вахтанга начались тяжёлые серые будни, уже не скрашиваемые присутствием любимой собаки. По Тангейзеру Вахтанг скучал ужасно; от занятий с Берендей, милостиво согласившейся «ещё немного поупражнять свой уникальный голос», ему самому хотелось выть не хуже пса. Ах, как он теперь понимал тонкую собачью натуру!

Так прошло недели две… Однажды вечером Вахтангу на мобильный позвонила домработница Маня, регулярно докладывавшая Чавчавадзе, как там у них дела.

– Я чего вам сказать хотела, Вахтанг Таймуразович! Я тут в местном магазине «Всё для сада и огорода» новое удобрение приобрела. Дай, думаю, кустики ваши подкормлю, а то ведь засохнут, как жасмин, без ухода. Так я и жасмин поливать этим средством стала, просто так, ради эксперимента. Вы не представляете! На нём новые побеги пошли, может, даже цвести будут в этом году! И…

Вахтанг не дослушал. Он бросился вниз, к машине, и уже через пятнадцать минут стремительно летел по шоссе по направлению к своему «имению», благо пробок в это позднее время суток совсем не было. А ещё через пару часов два друга – человек и собака, усталые и счастливые, входили в тёмную квартиру (Маня пожелала остаться на даче «выхаживать кустики»).

Наутро Вахтанг позвонил продюсеру, не стесняясь в выражениях, высказал всё, что думает по поводу вокальных данных его «проектов», и честно отказался от «царского» гонорара. Впервые за долгие дни на душе у него было легко и радостно.

– Жизнь – прекрасная и справедливая штука, правда, Тангейзер? Ты оказался прав, мой майстерзингер. А я, дурак, пытался изменить своему искусству. Ты прости меня, а? Скоро зацветёт жасмин, мы с тобой поедем на дачу, будем целый день гулять, купаться в речке и жарить шашлыки. Ладно, ладно, ты получишь сырое мясо…

Тангейзер лежал у ног хозяина, прислушивался к доносившимся из-за двери звукам увертюры к «одноимённой» опере и в предвкушении поездки тихонечко повизгивал от удовольствия.

«П. 1.1. Увеличить налог на содержание домашнего животного до 5000 рублей в месяц.

П. 1.2. Запретить содержание в городских квартирах более двух крупных домашних животных. В случаях нарушения данного пункта владелец несёт административную ответственность, согласно Ст. 3.7. Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях.

П. 1.3. Увеличить штраф за выгуливание животного в местах общественного пользования (Господи! Что это мы пишем! Места общественного пользования! Какие-то общественные туалеты получаются. Но казённый язык буквы закона не терпит никаких ненужных ассоциаций. Итак…) до 10 000 рублей.

П. 1.4. Приравнять нахождение хозяев с собаками охотничьих пород в не предназначенных для выгула местах к браконьерству».

Во как! Здорово! А какие места предназначены для выгула? Пока не уточняем, не до того!

Депутат Антон Григорьевич Семьянинов готовил в качестве субъекта права законодательной инициативы (да, язык юристов создан явно не для простого человеческого общения) для рассмотрения в первом чтении на одном из ближайших заседаний городской Думы новый законопроект. Слова «запретить», «увеличить штраф», «несёт административную ответственность» приятно грели душу депутата Семьянинова. Нет, в глубине души он не был злым человеком. Просто давным-давно, в ранней юности, мальчика Антона укусил в деревне соседский цепной пёс, которого он с друзьями ежедневно дразнил из-за забора, считая, что находится в полной безопасности. Однажды собака, доведённая до белого каления, неожиданно сорвалась с привязи и легко перемахнула через высокий забор. Приятели бросились врассыпную, а Антон не успел… С тех пор он ненавидел и боялся собак. Особенно больших. А ныне, создавая законопроект, с мрачным удовлетворением мстил им всем за свои детские боль и обиду.

Антон Григорьевич торопился. Нужно было успеть подать все документы по законопроекту в Думу и затем ехать в аэропорт: сегодня вечером в составе парламентской делегации он улетал в Англию крепить связи с лондонской мэрией. А до этого неплохо бы заехать домой, попрощаться с женой и маленьким Ваней, сыном, в котором Семьянинов души не чаял. Антон Григорьевич знал, что предстоящая поездка будет длительной и тяжёлой: после Великобритании планировалось посетить ещё ряд стран, и везде был предусмотрен напряжённый график – встречи «без галстуков», неформальные беседы и изучение «основ самоуправления».

После одной особенно затянувшейся встречи Семьянинов, вернувшись поздним вечером в гостиницу, никак не мог уснуть, несмотря на крайнюю усталость. Перед глазами стояли грустные лица жены и сына. Из-за его работы они и так видятся редко, а тут эта поездка! Антон Григорьевич был женат вторым браком. Свою первую жену он тоже очень любил, мечтал о детях, но жизнь сложилась иначе: его жена трагически погибла в автокатастрофе. Тогда он ещё никаким депутатом не был. От горя и безысходности Семьянинов полностью погрузился в работу, к тому же увлёкся политикой и в итоге сделал блестящую карьеру. Правда, никакого удовлетворения это не принесло, а мечта о ребёнке стала болезненной навязчивой идеей. И вот наконец подарок судьбы – его клад, его счастье, смысл всех титанических усилий – любимая жена Татьяна и сын Ванюшка! За них он готов пойти на всё.