Трое в лодке, не считая собаки - Джером Клапка Джером Страница 24

«Вот было бы здорово, если бы он сейчас положил руль не на ту сторону»,

– прошептал Джордж, когда они проплывали мимо. И в тот же миг это случилось, и лодка наскочила на берег с таким треском, как будто одновременно лопнули на ветру сорок тысяч парусов. Два пассажира, корзина с провизией и три весла тут же вылетели из лодки с левого борта и очутились на берегу; вслед за этим еще два пассажира высадились на берег с правого борта и шлепнулись среди багров, парусов, саквояжей и бутылок. Последний пассажир проехал еще двадцать ярдов и только тогда вылетел на берег головой вперед.

Это, видимо, облегчило лодку, и она помчалась еще быстрее; мальчишка гикнул и пустил своего коня вскачь. Пострадавшие пришли в себя и обалдело уставились друг на друга. Лишь через несколько секунд они сообразили, что с ними случилось, а когда сообразили, принялись кричать во все горло мальчишке, чтобы он остановился. Однако он был слишком увлечен своей лошадью, чтобы слышать. Тогда они помчались вслед за ним, и мы с интересом наблюдали эту картину, пока они не скрылись из виду.

Не могу сказать, что их неудача очень меня огорчила. Более того, я мечтаю, чтобы со всеми безмозглыми юнцами, которые пользуются подобным буксиром (а таких олухов хоть отбавляй), происходили подобные злоключения. Я уже не говорю об опасности, которой они подвергаются сами, но они страшны для всех проходящих судов. Двигаясь таким образом, они никому не могут уступить дорогу, равно как и другие не могут свернуть в сторону. Их бечева налетает на ваш флагшток и переворачивает лодку; а то еще она зацепляет кого-нибудь из пассажиров и либо швыряет его в воду, либо разрезает ему лицо. Лучше всего в таких случаях – не теряться и приготовиться к тому, чтобы отвести их бечеву концом багра.

Самые сильные ощущения при буксировке бечевой испытываешь, когда лодку тянут барышни. Слова тут бессильны, это надо пережить. Для того чтобы тянуть бечеву, необходимо не менее трех барышень: две тянут веревку, а третья прыгает вокруг них и заливается смехом. Начинают они обычно с того, что запутываются в веревке. Они обматывают ею ноги, и им приходится усаживаться на тропинке и распутывать друг друга, а потом они заматывают ее вокруг шеи и им грозит удушение. Однако в конце концов они справляются с веревкой и принимаются бежать изо всех сил, ведя лодку на угрожающей скорости. Через каких-нибудь сто ярдов они, естественно, выдыхаются, ни с того, ни с сего останавливаются, бросаются на траву и хохочут, а вашу лодку относит на середину реки и начинает вертеть, прежде чем вы успеваете понять, что произошло, и схватиться за несла. Тут они встают и начинают удивляться.

«Глядите-ка, – говорят они, – она уже на самой середине».

После этого некоторое время они довольно усердно тянут, но вдруг оказывается, что одной из них необходимо подколоть платье. Они замедляют ход, и лодка благополучно садится на мель.

Вы вскакиваете, и пытаетесь оттолкнуться, и взываете к девицам, чтобы они не останавливались.

«В чем дело?» – кричат они в ответ.

«Нельзя останавливаться!» – надрываетесь вы.

«Чего нельзя?»

«Нельзя останавливаться. Идите вперед, идите!»

«Вернись, Эмили, и узнай, чего им надо», – говорит одна из девиц.

И Эмили возвращается и спрашивает, что случилось.

«В чем дело? – спрашивает она. – Что-нибудь произошло?»

«Нет, – отвечаете вы. – Все в порядке, но только идите вперед, не останавливайтесь!»

«А почему?»

«Когда вы останавливаетесь, мы не можем править. Вы должны следить за тем, чтобы лодка все время была в движении».

«Была в чем?»

«В движении. Лодка все время должна двигаться».

«Ладно, я им передам. А хорошо мы тянем?»

«О да, превосходно. Только, ради бога, не останавливайтесь».

«Оказывается, это вовсе не так трудно. А я-то думала, что будет тяжело».

«Ну, конечно, это совсем просто. Только нельзя делать остановок. Вот и все».

«Понятно. Дайте мне мою красную шаль. Она под подушкой».

Вы находите шаль и отдаете ее, а в это время возвращается другая барышня, которой, видите ли, тоже понадобилась шаль. На всякий случай, она берет шаль и для Мэри, но выясняется, что Мэри она вовсе не нужна, поэтому они приносят ее обратно и вместо нее берут гребень. Убив на все это минут двадцать, они наконец трогаются с места, но у следующего поворота видят корову – и вам приходится высаживаться из лодки и прогонять корову с дороги.

Одним словом, когда барышни тянут лодку, – соскучиться невозможно.

Джордж в конце концов распутал бечеву и без приключений довел нас до Пентон-Хука. Там мы стали обсуждать важный вопрос о ночевке. Мы решили, что проведем эту ночь в лодке. Мы могли располагаться на ночлег либо здесь, в Пентон-Хуке, либо уже где-нибудь за Стэйнзом. Однако рано думать о покое, когда еще светит солнце, и мы решили добраться до Раннимида, находящегося в трех с половиной милях вверх по реке: это тихий лесистый уголок, и там удобно причаливать.

Впрочем, потом мы очень раскаивались, что не остановились в Пентон-Хуке. Сделать три-четыре мили вверх по течению рано утром – сущая ерунда, но в конце трудового дня – это дело не из легких. На протяжении последних нескольких миль вы уже не интересуетесь пейзажем. Вы не болтаете и не смеетесь. Каждая полумиля тянется как две. Вам не верится, что вы находитесь именно там, где вы находитесь, и вы уверены, что карта врет. Когда вы протащились, как-вам-кажется, по крайней мере десять миль, а шлюза все нет как нет, вы начинаете всерьез бояться, что кто-то его стянул и удрал с ним.

Вспоминаю, как я однажды, катаюсь по реке, сел в лужу (конечно, в фигуральном смысле). Я совершал прогулку с одной девицей – моей кузиной с материнской стороны. Мы гребли вниз по течению к Горингу. Было уже довольно поздно, и мы торопились домой (она, во всяком случае, очень торопилась). Когда мы добрались до Бенсонского шлюза, было половина седьмого, уже смеркалось, и кузина начала беспокоиться. Она заявила, что ей во что бы то ни стало нужно вернуться домой к ужину. Я заметил, что тоже испытываю потребность поспеть домой к этому времени. У меня была с собой карта, и я развернул ее, чтобы прикинуть, много ли нам еще осталось. Выяснилось, что до следующего шлюза – Уоллингфордского – осталось ровно полторы мили, а оттуда до Клива – еще пять.

«Так, понятно, – сказал я. – Мы пройдем этот шлюз к семи часам, и тогда впереди останется всего один шлюз».

И я принялся усердно грести.

Мы проехали мост, и вскоре я спросил мою спутницу, виден ли уже шлюз. Она ответила, что нет, никакого шлюза не видно. И я произнес «гм» и продолжал грести. Прошло еще минут пять, и я попросил ее взглянуть еще разок.

«Нет, – сказала она, – я не вижу никаких признаков шлюза».

«А вы… вы поймете, что это шлюз, когда увидите его?» – спросил я нерешительно, боясь ее обидеть.