На суше и на море - Дмитрий Романтовский Страница 3

Дело в том, что в штабную палату тихонько вошел и осторожно двинулся вдоль ее стены Лева Задов. Из заднего кармана его галифе торчал свежий номер какого-то красочно иллюстрированного журнала, но в руках его однополчане узрели до боли знакомый берестяной туесок пневмопочты из главка. Народ в палате подобрался и насторожился.

Скользнув позади трибуны с Барановым, который продолжал бубнить о том, что экономия праны-маны должна быть экономной, Лева подошел к президиуму, протянул туесок Владимирову, а папку – сидевшему рядом Скуратову. Потом, небрежно отдав честь знамени отряда, Задов развернулся и, поскрипывая сапогами, прошел к спуску в зал за спиной Баранова, не преминув высунуть розовый от малины язык, скорчить мерзкую рожу и оттопырить уши.

Народ в зале оживился. Лева явно хотел было на сцене задержаться, но, поймав гневный взгляд Малюты, вытянул руки по швам и ретировался с подиума, да и из штабной палаты заодно.

Впившись глазами в начальника, народ безуспешно гадал, какие новости он так быстро и безмятежно читает. Однако монотонное бормотание заммордуха и спокойствие, с которым Владимиров дочитал, положил в пепельницу и подпалил бересту, быстро успокоило даже самых мнительных. Большинство решило, что телеграмма была действительно из главка – с поздравлениями к юбилею, а то и с объявлением выплаты премиальных.

Что касается папки Скуратова, то она никого не заинтересовала – Малюта, как и все творческие личности, на совещаниях, пленумах и съездах предпочитал тратить время не на выслушивание банальностей, а на работу с документами.

– Что у нас есть по делу зеленого аметиста? – вполголоса осведомился Владимиров, прикрывая рот рукой.

– Все в ажуре, – тихо, но недовольно пробурчал Малюта, раскрывая папку.

Пропустив несколько страниц с фотографиями изумрудного кристалла, экспертным заключением Латына Игарковича, берестяной грамоткой Ивашки, отчетом Ильи, челобитной Сусанина, докладной Нестерова и доносом Хохела, он нашел нужный лист и свистящим шепотом приступил к пояснениям:

– Так. Камень с историей, Дмитрий Евгеньевич. Сам по себе невзрачен, но любопытен. Последний жрец Этрурии [5]Митродрит вовремя выковырял сей аметист из шлема несчастного царя и отослал в Восточную Европу с нарочным и своей дочкой двоюродному брату, ведуну Дритомиру. Дочка его, Евдолия, доехала, а камень нет – нарочный перепился в дороге, и его обокрали где-то в Риме. Потом камешек всплыл у пиктов. Местные друиды его секрет едва не разгадали, но вовремя перемерли от свинки. Кристалл провалялся несколько лет у северного конунга Гунтара Рогатого, но потом его жена подарила камешек своему любовнику Олафу.

– Олаф Рыжая Борода? – тихо уточнил Дмитрий Евгеньевич, одновременно благосклонно кивая Баранову, продолжавшему монотонно читать свой праздничный доклад.

– Да, – подтвердил Скуратов. – Олаф впаял аметист в свой шлем и даже один раз случайно им воспользовался.

– Это когда его занесло в «Надежду Валгаллы»? – уточнил Владимиров.

– Точно, – согласился Малюта, – там еще был большой скандал и дикий шухер. Руководитель скандинавов потребовал служебного расследования: как простого смертного занесло в закрытую реальность. Они еще…

– Дальше, и по сути, – сухо потребовал Владимиров.

– А я что, былины пою? – обиделся Скуратов, но, собравшись с мыслями, продолжил: – Да… Расследование объективных причин пространственно-временного разрыва не выявило, Олаф во время перехода и шлем потерял, и меч.

– Не повезло мужику…

– Пожалуй, да. Но сбруя [6]была найдена спустя несколько веков и переплавлена на орала каким-то кузнецом. А камень продан купцам. Они его обменяли на двух рабов у пьяного визиря при дворе крымского хана.

– Уже ближе.

– Так точно. Дальше – лучше. Василь Михалыч Долгоруков-Крымский, а предков его задиристых я лично знавал, нашел сей камешек на развалинах ханского дворца.

– Развалины – его рук дело?

– Уточню, но не сомневаюсь.

– Не надо, это я так, к слову. Дальше.

– Да, собственно, и все. Привез его как сувенир дешевенький да позабыл. А супруга его благоверная, урожденная княжна Настасья Волынская, по карманам шарила, да и нашла ненароком. Еще скандал учинила – каким, дескать, девкам презенты возишь? А он ей – тебе, мол. А она ему скалкой. Решительная женщина, в пращура свого, героя Куликовской битвы Митьку Боброк-Волынского.

– Вот ведь бабы, а, Малюта! – возмутился Владимиров. – Ну вечно им любопытно… Я вот тоже так: заныкал десятку как-то, а моя…

– Дальше докладывать? – прищурился Скуратов.

На этот раз слегка обиделся Владимиров. Потом тихо рассмеялся и кивнул. А сравнявший счет Скуратов подвел итоги:

– Волынская вставила камешек в старинный кокошник и подарила дочке, Евдокии. А та на городском балу кокошник тот в благотворительную лотерею пустила. Кокошник выиграл местный отставной чиновник – фанат старины и большой, скажу, оригинал. Он там в городке местном кунсткамеру организовал, по-новому – музей. Поначалу на общественных началах, а потом и от губернатора субсидии вытребовал. Активный такой старикан, бойкий. Начнет говорить – не остановишь. Но местами интересно излагает. Я год назад там был с негласной плановой проверкой – кокошник на месте, и камень в нем торчит.

– Значит, о свойствах аметиста никому точно не известно? – уточнил начальник отряда.

– Абсолютно, – заверил Скуратов, захлопывая папку. – Даже Олафу. Он полагал, что залетел в Валгаллу, нажравшись вареных мухоморов. Эта версия у норвежцев и прошла как единственно возможная.

– Не понимаю, – искренне удивился Владимиров, разглядывая пепел от туеска. – Аналитики делают прогноз несанкционированного использования этого артефакта в ближайшие дни. Главк беспокоится о судьбе камня и просит взять дело на контроль.

– Ничего они не знают, аналитики ваши, – злобно зашипел встрявший в разговор Фурманов. – Я им недавно заказал прогноз на футбольный матч. Пять – ноль, говорят. Я всю зарплату поставил. Коэффициент – один к десяти.

– Ну и?.. – заинтересовался Владимиров.

– Ну и все, – скривился Фурманов. – Скуратик, займи до получки голодному комиссару.

– По делу говори, – потребовал Владимиров. – Что с аметистом делать?

– Забрать да Хохелу на хранение сдать, – поморщился комиссар. – Бесхозный артефакт страшнее Задова в увольнении.

– Нельзя, – возразил Малюта, доставая из папки какую-то грамотку. – Главк давал указание – не изымать целевые артефакты из родной реальности без крайней необходимости.

– Какой же он целевой? – здраво возмутился Фурманов и тут же снизил голос. – Его еще этруск твой кому-то высылал. Это когда еще было.