Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2 - Андрей Яхонтов Страница 3

— Да, не молодею, — как и раньше легко читая мои мысли, сказал он. — Но ничего, держусь. Пока. И могу себе кое-что позволить. Пойдем, угостишь кружкой пива…

Не оглядываясь, знакомой твердой и в то же время расхлябанной, неторопливой и одновременно летящей, стремительной походкой он направился к приветливо трепетавшему на ветру брезентовому пологу с ленточной надписью "Бекс", "Бекс", "Бекс" (живо напомнившем мне баранье блеянье) вдоль всего навеса. Следуя по пятам, я не мог не залюбоваться могучим торсом и бугристостью спины, волнообразностью лопаток и набыченностью загривка… Все — и командно-уверенный тон, и простота в общении, и непререкаемость произносимого — выдавали в ниспосланном мне, кажется, самими небесами сподвижнике прежнюю неукротимую, недюжинную натуру. Но как он все же переменился! Над скулами нависли складки, лицо напоминало вспухшую подушку, волосы поредели и завядше поникли — будто жнивье на заброшенном поле.

Сердце мое болезненно сжалось.

ВОЗЬМИТЕ НА ЗАМЕТКУ (попутное соображение)

Если при встрече с человеком, которого вы долго не видели, он, окинув вас беглым взглядом, говорит: у вас цветущий вид — надо срочно обратиться к врачу или хотя бы задуматься о здоровье. С чего ему делать подобные заявления — как не от испуга и не в целях самообороны, дабы самого себя успокоить после потрясения от увиденного? Если нормально выглядите — никто и внимания на ваш внешний вид не обратит и ни слова не скажет!

ПИВО

Мы расположились на пластмассовых стульях за пластмассовым столиком и подозвали официанта. Напротив сиял вывеской магазин "Джинсовый рай", в недавнем прошлом именовавшийся "Диетой", в витрине "Букиниста", где теперь торговали антиквариатом и кожаными штанами, словно вели молчаливый диалог стоящие друг к другу анфас бюсты наряженного в жилет фирмы "Левис" Сталина и Александра Третьего в бейсболке от "Версаче".

— Все меняется, — стрельнув у расположившихся рядом и потягивавших темный "Гиннес" десятилетних беспризорников сигарету и закурив, промолвил Маркофьев. — Прежние ценности уступают место новым. Вернее, старым. Вернее, старым новым. — Он посмотрел на меня виновато и, щелчком стряхнув столбик пепла на клеенчатую скатерть, признался. — Увы, как и раньше, путаюсь, не могу без твоей помощи точно выразить мысль. Хочу сказать, а не получается… Короче, все когда-то уже было… Старое становится новым и наоборот… — Он взял из стаканчика, в котором плотным снопиком стояли зубочистки, одну и принялся ковырять ею в ушах.

Я смотрел на него, и прошлое постепенно воскресало.

Он же отчетливо, и как бы заново учась говорить, произнес:

— МУЖЧИНЫ ВСЕГДА ВРУТ. А ЖЕНЩИНЫ ВСЕГДА ГОВОРЯТ ПРАВДУ. ТОЛЬКО ПРАВДА У НИХ КАЖДУЮ МИНУТУ МЕНЯЕТСЯ.

И улыбнулся — застенчиво и лукаво. Как в давние студенческие годы.

Я проследил направление его взгляда. Мимо следовали две смазливенькие куколки.

— Подружки! — крикнул Маркофьев. — Возьмите меня и моего друга в игрушки! Подруливайте!

И шепотом поинтересовался:

— Деньги есть? А то я на нуле. После отдам.

Секелявочки зыркнули на нас оценивающе и, негодующе покачав одинаково взлохмаченными головами, прогарцевали мимо.

— Хрен с ними, — сказал Маркофьев. — Найдем других. Мужчина — вымирающий вид, а женщин вокруг пруд пруди… Сами попросятся к нам на праздник, на файф-о-клок и банкет. Я тут получил телеграмму от Клавки Шиффер. Приглашает на презентацию. Коллекции платьев и шуб от Пако Рабанни… Поехали? Мотанем на недельку в Галапагос? Оттянемся… Развеемся… Оторвемся…

Я воззрился на него, окончательно узнавая. Смотрел на товарища юных лет и вечного своего кумира и антипода и не мог насмотреться. Как дорог он мне был, как много, безмерно много значили каждое его движение, каждый жест, каждое слово! Ликованию моему не было предела.

КАРМА

Отхлебнув пенного напитка, мой воспитатель и духовник заговорил совсем гладко… И на привычном для себя и для моего слуха языке.

— Помнишь моих несчастных родителей-инвалидов? Безумную жену Лауру… И других моих бедных жен… Детей-недоносков… Семья — последнее, что у меня осталось. Прибежище и защита. Надежда и опора… Денег нет, работы нет, идей никаких… Я потерял все. Утратил пароходы, загородные дома, машины, яхты, крикетные и гольфовые поля, теннисные корты и бильярдные столы, даже академический институт, которым руководил. Кому нужна сегодня наука? — Он горько усмехнулся. И сам ответил. — Никому. Так же как не нужны литература и искусство. Честность и порядочность. Ум и совесть… Да что там… Страшное, циничное время… — Махнув рукой, он опорожнил кружку залпом. И заказал следующую. После чего без паузы продолжил. — Чем пробавляюсь? Гоню дома раствор… Для личного пользования… Вот и все занятия… Что поделаешь, тяну карму…

Попутные контрольные вопросы. Как тянете свою карму вы? Отчаиваетесь из-за неудач? Пасуете перед трудностями? Ездите на рандеву с Клавкой Шиффер? Или другими топ-моделями? Никуда не ездите?

Ответы. Если "да" в смысле "отчаиваетесь", то это глупость! БОЛЬШАЯ ГЛУПОСТЬ. Цель данной книги научить и посоветовать — как остаться ни с чем, ни на что не претендовать, быть довольным тем, что имеешь. Это и есть главное благо. "ЕСЛИ У ТЕБЯ НЕТ БОТИНОК, ЭТО ЕЩЕ НЕ САМОЕ ХУДШЕЕ, ЕСТЬ ЛЮДИ, У КОТОРЫХ НЕТ НОГ", — любил повторять Маркофьев. Кто не понял этой элементарной жизненной мудрости — должен попытаться ее принять. Кому не удастся проникнуться этим пафосом — тот, боюсь, окажется среди проигравших и не поймет уже вообще ничего. (О средней и малой глупости — речь впереди.)

БУРЛАК

Подумалось: Маркофьев и точно стал похож на бурлака, впрягшегося в непосильную петлю, тяжкую лямку. Какой кармический груз он волок? Я не успел задать вопрос, мой вновь обретенный дружбан опередил меня.

— А как у тебя? — спросил он.

Я замялся, не зная, что отвечать. На мне был ладно подогнанный и отглаженный костюм, отутюженная розовенькая сорочка и галстук с загадочными абстракционисткими загогулинами. Я сиял выбритостью. И благоухал импортным рижским одеколоном. Мелкое, недостойное, злорадное искушение — облечь в слово мысль, которая назойливо вертелась на кончике языка: сколько веревочке ни виться (правильно говорил мой отец, негодными средствами не достичь успеха!) — не имело права восторжествовать, оскорбительному для доверившегося мне собеседника замечанию не следовало давать шанс сорваться с уст и обидеть страдальца. Да, грех наличествовал: в прежней жизни Маркофьев обманывал меня, измывался надо мной, даже хотел убить, принес мне бездну мытарств и бед, но теперь-то ведь оказался сторицей наказан — и недостойно и низко было пинать поверженного хотя бы и перечнем (или беглым перечислением) собственных успехов и достижений. Достаточно было уже того, что я присутствовал при воплощенном торжестве справедливости, наказании за ложь, воровство, распутство. Воздаяние заблудшему и не желавшему возвращаться на праведный путь забулдыжке, похоже, щедро отмерило само бескомпромиссное Провидение, надзирал же за приведением приговора в исполнение безжалостный Рок. Нужны ли были дополнительные зуботычины еще и от меня, тоже ведь далеко не идеального, порой весьма путаного и уж точно — слабого человека? Нет, не мстительную радость я испытал, а грусть и сожаление. Напрасно потраченные бесценные мгновения бытия, исковерканные нравственные принципы, крах зиждившихся на мнимых основах карьерных построений — может ли быть зрелище печальнее? Кроме того я как никто понимал (а я научился многое понимать): лишения и неудачи подстерегают и могут настигнуть каждого, в том числе и праведника, самому мне было к резким поворотам и капризам Судьбы не привыкать, за долгие годы я притерпелся к всевозможным передрягам… Каково же переносить удары и затрещины везунку и баловню, намастырившемуся лишь властвовать и побеждать? Такое даже страшно было представить.