Дневник незначительного лица - Георг Гроссмит Страница 4

Глава III

Мой разговор с мистером Мертоном про общество. На сцене являются мистер и миссис Джеймс. Злосчастный вечер в театре. Опыты с эмалевой краской. Опять я удачно острю; но Туттерс и Тамм обижаются некстати. Я крашу ванну в красный цвет с самым неожиданным следствием.

19 АПРЕЛЯ.

Пришел Туттерс и привел с собой своего друга Мертона, того самого, который в винной торговле. Пришел и Тамм. Мистер Мертон сразу почувствовал себя как дома, и мы с Кэрри тотчас были им очарованы и полностью разделяли все его мнения.

Он развалился в кресле и сказал:

— Вы уж принимайте меня таким, каков я есть.

И я ответил:

— Ладно — а вы уж принимайте нас, как мы есть. Мы люди скромные, не тузы какие-нибудь.

Он ответил:

— Да, это сразу видно.

И Тамм покатился со смеху; но Мертон, как истинный джентльмен, заметил Тамму:

— Кажется, вы меня поняли в несколько превратном свете. Я лишь хотел сказать, что наши обворожительные хозяин и хозяйка, стоя выше прихотей капризной моды, избрали простой, здоровый образ жизни, чем таскаться по сомнительным гостиным и жить не по средствам.

Не могу даже выразить, как меня порадовало разумное замечанье Мертона и, чтобы покончить с этой темой, я сказал:

— Откровенно говоря, мистер Мертон, мы не вращаемся в обществе потому, что этого не любим. Вдобавок же и расходы: на извозчике туда, на извозчике сюда, белые перчатки, белые галстуки и прочее, — ей-богу, игра не стоит свеч.

Мертон заметил относительно друзей:

— Мой девиз — «лучше меньше, но верных»; кстати, и к вину я это отношу: «Лучше меньше, да лучше».

Тамм сказал:

— Ну да, а иной раз «лучше подешевле, да позабористей», э, старина?

Мертон, в продолжение своей мысли, сказал, что отныне будет считать меня своим другом и запишет на мой счет дюжину своего «Локанбарского» виски, а поскольку я старый друг Тамма, он мне ее уступает за 36 шиллингов, себе в прямой убыток.

Он собственноручно записал мой заказ, а потом сказал, что в любое время, если мне понадобятся театральные контрамарки, пусть я ему дам знать, его имя известно во всех театрах Лондона.

20 АПРЕЛЯ.

Кэрри меня надоумила, что поскольку ее школьная подруга Энни Фуллерс (ныне миссис Джеймс) с мужем на несколько дней приехали из Саттона, будет очень прилично, если мы их пригласим в театр, и не черкну ли я несколько строк мистеру Мертону, насчет контрамарок на четверых — в Итальянскую Оперу, Хеймаркет, Савой, или Лицей. С этим я и написал Мертону.

21 АПРЕЛЯ.

Получил ответ от Мертона: он очень занят, а потому как раз в данный момент не может доставить нам контрамарки в Итальянскую оперу, Королевский Хеймаркет, Савой или Королевский Лицей, но самое лучшее, что сейчас дают в Лондоне, это «Серые Кусты» в Театре Мелодрамы, в Ислингтоне, и он вкладывает контрамарки на четверых; а также счет за виски.

23 АПРЕЛЯ.

Мистер и миссис Джеймс (мисс Фуллерс, иным словом) зашли слегка подкрепиться, и мы отправились прямиком в Театр Мелодрамы. Сели в автобус, который нас довез до Кингс-кросс, а потом пересели в другой и доехали до таверны «Ангел». Мистер Джеймс всякий раз платил за всех, и слушать не хотел возражений, ссылаясь на то, что я ведь заплатил за театральные билеты и этого вполне довольно.

Мы прибыли к театру, куда как ни странно направлялись, по-видимому, все ехавшие в автобусе, кроме одной старухи с корзиной. Я иду вперед и предъявляю билеты. Билетер их осматривает, кричит:

— Мистер Уиллоули! Что вы на это скажете? — и сует ему мои билеты. Этот господин вертит их в руках и спрашивает:

— Кто вам это дал?

Я отвечаю, с некоторым раздражением:

— Мистер Мертон, разумеется.

Он спрашивает:

— Мертон? Кто таков?

Я отвечаю, не без вызова:

— Вам следовало бы знать, это имя известно во всех театрах Лондона.

Он мне на это:

— Да? Скажите! Но не в нашем. Билеты эти, во-первых, без всякой даты, и отпечатаны в конторе Свина, давно переменившей владельца.

Я имел с этим джентльменом пренеприятнейшее объяснение, покуда Джеймс, поднявшийся наверх с дамами, не крикнул мне:

— Ну идем же!

Я поднялся вслед за ними, и весьма учтивый служитель шепнул:

— Сюда пожалуйте, четвертая ложа.

Я спросил у Джеймса:

— Боже мой, но как вам это удалось?

И к ужасу моему он ответил:

— Очень просто, я купил билеты.

Это было так унизительно, я почти не в силах был следить за ходом пьесы, однако же мне было суждено унижение еще более горькое. Я наклонился над краем ложи, и мой галстук — черная бабочка, прикрепленная к запонке с помощью новейшего патентованного средства, — порхнула вниз, в партер. Какой-то пентюх, не глядя, куда идет, притопнул мою бабочку и долго так стоял, покуда ее не обнаружил. И тут он ее пнул ногой и с презрением — ногой, ногой — затолкал под ближайшее кресло. Из-за этих неприятностей с бабочкой и с билетами я себя чувствовал решительно не в своей тарелке. Мистер Джеймс из Саттона был весьма любезен. Он сказал:

— Не беспокойтесь, никто ничего не заметит — при вашей-то бороде. Только ради этого, на мой взгляд, и стоит отпускать бороду.

Замечание, надо признать, не совсем уместное, поскольку Кэрри очень гордится моей бородой.

Дабы утаить отсутствие бабочки, принужден был весь остаток вечера прижимать подбородок к груди, вследствие чего у меня разболелась шея.

24 АПРЕЛЯ.

Всю ночь глаз не сомкнул, все думал о том, как мистер и миссис Джеймс приехали вчера из глуши, чтобы сходить в театр, и ему пришлось платить за отдельную ложу, ибо наши билеты оказались недействительны; да и пьеса была дрянь. Я написал сатирическое письмо Мертону, этому виноторговцу, который нам выдал контрамарки. Я между прочим написал: «Учитывая, что наши места стоили нам денег, нам стоило усилий оценить представление». По-моему, такая строчка бьет не в бровь, а в глаз, и я спросил у Кэрри, где в слове искусство два эс, в конце или в начале, и она сказала: «В начале». Потом уже, когда отослал письмо, я посмотрел в словарь, и оказалось, что в конце. Был ужасно раздосадован.

Постановил больше не убиваться из-за этих Джеймсов; потому что, как говорит моя умница Кэрри: «Мы все уладим, на той неделе пригласим их из Саттона к нам на вечерок и сыграем с ними в безик».

25 АПРЕЛЯ.

Вследствие рассказов Брикуэлла о том, как жена его творит чудеса посредством эмалевой краски, решил тоже попробовать. На пути домой купил две банки красной. Второпях проглотил чай, поспешил в сад и выкрасил несколько цветочных горшков. Позвал Кэрри, она сказала: «Опять ты погнался за модой!»; однако же была вынуждена признать, что горшки стали выглядеть прямо-таки изумительно. Пошел в спальню служанки и выкрасил ей рукомойник, вешалку для полотенец и шкафчик. На мой взгляд, там стало значительно красивей, но — вот пример неразвитости вкуса у низших классов, — наша служанка, Сара, увидев мою работу, не выказала ни малейшего удовольствия, а только и сказала, что ей «даже лучше нравилось, как раньше».